– В ночь Ивана Купала у медвежьей опушки, в полночь, на нашем месте… Какой позор для общины! – Шипела настоятельница, тряся помятой запиской. – Мерзкая, пакостница! Ты переплюнула даже послушницу Лену, пойманную на тайной мастурбации! Ты продала душу дьяволу и опустилась до грязной похоти! Что ты скажешь в свое оправдание?!
Но Анна молчала, не в силах выдавить ничего, ибо в горле стоял ком. А щеки горели синим пламенем. Она была готова провалиться на месте, лишь бы не быть тут более. Но все только начиналось.
Крупная матерая женщина, похожая на медведя, не просто являлась для всех послушников Матушкой, она была для всех абсолютным авторитетом, ибо глаголила не сухую истину, а истину с ораторским искусством. Ее боялись ослушаться, а тем более скрыть что – то, ибо от ее божественных глаз невозможно было скрыть ничего. Она считала себя справедливой и активно внушала всем это всем послушникам. Больше всего она ненавидела, когда устав Общины нарушался девочками. Наказание было неизбежным, наказание было публичным.
– Ты скажешь, что это за «ваше» место? – Закончив читать записку неизвестного, подписанного буквой «Д», Матушка еще минуту наслаждалась затаившейся тишиной и тихим плачем Анны, стоящей позади.
Девочка не выдержала и заплакала, но все же пыталась давить слезы. На нее смотрело двадцать пять членов Общины, и все с нескрываемым укором, а некоторые даже с презрением. В голове Анны не укладывалось, что все ознакомились с ее таинством, которое она хранила у сердца и перечитывала каждую ночь перед сном. Она любила, запретно любила… А теперь об этом узнала Матушка настоятельница. А следом и все. От этого просто не хотелось жить, пусть и мимолетно не хотелось, но мысль закралась в девичьем сердце, ибо смысл существования ныне потерян.
Женщина обернулась на девочку и прожгла ее взглядом. Потому как впервые, а тем более перед всеми та вздумала ей перечить, не ответив на вопрос. Пусть здесь для Матушки не было никого, кто мог быть сильнее ее, она все равно не могла позволить этой наглой, бесстыжей девке вести себя, как вздумается.
Когда – то Матушка основала Общину, собрав всех детей из неблагополучных семей и сирот, провела пропаганду, вырастила пару оболтусов. А затем вошла во вкус. Дед Потап, что был при ней исполнительной силой, являлся формально мужем. Но никогда не притрагивался к ней в силу своей половой немощи. Это в большей степени добавляло скверности ее характеру. С ее личными проблемами и были связаны запреты каких – либо отношений между юношей и девушкой. Даже простые невинные поцелуи карались жестоко. А теперь ей подвернулся случай любви между послушницей и посторонним мальчишкой, что казалось просто немыслимым!
Анна была сиротой, ей только исполнилось семнадцать. Черноволосая, черноглазая девочка с прямыми густыми бровями среди послушников считалась особенной. Кому – то она казалась красивой, другим – обычной. Но в ней была харизма и утонченность, несмотря на то, что работала она, как проклятая, таская тяжести. Никогда не улыбалась, никогда ничего не рассказывала, но охотно слушала и много мечтала…
После дня рожденья она считала месяцы и дни, когда освободится от гнета настоятельницы. В восемнадцать уже никто не держал. Но сейчас, трясясь перед толпой, стояла босиком в протоптанной траве. Одетая в тонкое бежевое платье, в котором была внезапно поднята рано утром с постели и брошена в сарай, где просидела до вечера в ожидании наказания. Некоторые не любили девочку, другие симпатизировали ей. Но теперь у нее не осталось друзей.
– Молчишь? – Хмыкнула Матушка. – Как знаешь, потаскуха. Господь все видит, и накажет тебя судьбой. А я накажу тебя за обман, дабы другим не повадно было. За пререкания десять ударов.
В толпе ахнули, у Анны обвалилось сердце. Она никогда еще не зарабатывала такого рода наказание, обычно работы или пребывание на хлебе и воде, бывали и дни в сарае, куда частенько сажали мальчишек за драки. Но чтобы десять ударов!