Она подняла глаза, будто ожидала просьбы рассказать, и Мэрили заметила, какого яркого голубого цвета эти глаза, а лицо – в форме сердечка. Мэрили подумала, что Душка была очень красивой женщиной. Овдовевшей больше семидесяти лет назад. Мэрили вновь ощутила эту связь, связь одиночества, которое протянуло между ними свои длинные липкие нити, соединило их, и не важно, хотели они того или нет.
– Расскажите мне одну, – попросила она, откинувшись на стуле.
На секунду ей показалось, что Душка откажется. Поднимется и уйдет, наказав Мэрили за то, что та нарушила ее покой. Но Душка отхлебнула еще глоток чая и положила обе руки на стол.
– Когда мне было одиннадцать, я видела, как мужчина умер от потери крови, лежа на этом столе. И ни стол, ни я с тех пор уже не были прежними.
Глава 5
Свит-Эппл, Джорджия, 1934 год
Мы с моим братом Джимми сидели на корточках на берегу озера. Мои руки, лежавшие на коленях, взмокли. Я смотрела, как он изо всех сил тянет маленькую сеть, надеясь, что попадутся головастики. Дедушкин бинокль, сослуживший ему службу во Франции еще в войну, теперь свисал с цыплячьей шеи Джимми, и дыхание у меня перехватывало каждый раз, как этот бинокль касался воды.
Джимми был на год старше меня, но одного со мной роста; одна его рука была короче другой и почти ничего не могла. Он смешно ходил: одна нога была повернута неправильно, и никто не знал, как ее выпрямить. Все это потому, что он застрял, когда вот-вот должен был родиться. Я не совсем понимала, что это значит, кроме того, что мы с Джимми казались ровесниками.
– Давай сюда банку, – скомандовал он, – быстрей.
Я протянула ему щербатую банку с завинчивающейся крышкой, которую нам дала мама Уиллы Фэй. Мы выложили дно водяным мхом и травой, налили немного озерной воды, чтобы головастикам было хорошо в новом доме. Джимми сказал: когда у них вырастут ноги, придется их отпустить, потому что тогда они уже не смогут все время находиться под водой. Вот что мне нравилось в Джимми – он был умным. Он знал все о птицах, и о тех, что живут у нас в Джорджии, и о перелетных – что они едят, как поют. Поэтому папа и подарил ему бинокль. Гарри и Уилл, старшие братья, вечно дразнили Джимми, называли его болваном и другими обидными словами, но Джимми, казалось, ничего не замечал. Это стало нашей маленькой шуткой – притворяться, будто он и в самом деле так глуп, как считают братья. Поэтому я любила Джимми больше всех, хотя мама и говорила, что нельзя выбирать любимчиков. Однажды я совершила ошибку, сказав ей, что она и сама так делает, значит, нет тут ничего плохого; за это отец задал мне трепку, вернувшись с полей. До сих пор не знаю, что страшнее – сама порка или ожидание стука его ботинок по крыльцу.
Сосредоточенно зажав язык между зубами, Джимми аккуратно вытащил головастиков из сети и посадил в банку. Мы оба улыбались, будто совершили настоящее чудо.
– Куда ты ее поставишь? – спросила я. Он сморщил нос и прищурил глаза странного цвета – такие светлые, что на солнце голубизна казалась белизной; люди считали его слабоумным еще и поэтому, но я знала – он может видеть то, чего не видит большинство людей.
– Не сомневаюсь, можно спрятать на заднем крыльце, где нет солнца. Я буду каждый день приносить им с озера траву и листья.
– Откуда ты знаешь, что едят головастики?
Джимми пожал плечами:
– Я каждый день сижу тут на берегу. Не шевелюсь и смотрю на лягушек и головастиков. Можно многое узнать, если просто смотреть. – Он вновь прищурился. – Например, если мама говорит, что устала, значит, ей просто лень.
Я хотела сказать о маме что-нибудь хорошее – о том, что она никогда не уставала, прежде чем родились последние трое малышей и всех их похоронили на крошечном кладбище в лесу – и все это случилось меньше чем за два года. После этого она и стала все время уставать. Перестала готовить, и убираться, и заниматься огородом, и шить, и штопать, и спрашивать у нас, детей, как мы себя чувствуем. Перестала делать все, только иногда пела грустные песни да слушала, как Бобби, еще один наш брат, читает ей книги, которые она привезла из Саванны.
Мама Уиллы Фэй помогала нам, как могла, надеясь, что мама скоро поправится, но я сомневалась, что это случится, пока она целыми днями лежит или сидит в кресле-качалке на крыльце, даже не пытаясь себя занять.
Над нами нависла тень. Мы с Джимми подняли глаза и увидели Ламара Дженкинса. Его отец, Руфус, приехал к нам с техасского ранчо, когда Ламар был совсем маленьким. Руфусу хотелось уехать из Техаса, потому что его жена и маленькая дочь погибли там от инфлюэнцы. Он хорошо управлялся с коровами, поэтому отец его и нанял.