- Простите… Я и сам не знаю, где-то здесь… Конечно, мы могли бы зайти в институт рядом, там тоже… Но туда не пустят без пропуска. Но мы уже близко!
Я махнул рукой и только подивился, как это я влез в столь фантасмагорическую авантюру.
Скоро мы пошли уже дворами, какими-то переходами, потом стали подниматься по лестнице, самой заурядной, с бумажками и сором у люков мусоропровода.
Федяшкнн остановился перед дверью на седьмом этаже.
- Здесь.
- Он заметно волновался, губы его побелели, и голову он наподобие улитки норовил втянуть в воротник полушубка.
Звонок неуверенно дзинькнул.
Дверь отпер хмурый парень в спортивном костюме.
- Вы к кому? - спросил он как-то равнодушно.
Я посмотрел на Федяшкина. Он был жалок.
- Вот мы хотели бы… - пролепетал он. - Мы из… Ведь вы работаете?
- Работаем, - подтвердил парень.
И тут что-то изменилось в его лице. Оно стало оcтстраненно осмысленным - таким было лицо Валерия Гранатова, когда он в тот вечер вернулся к нам из прихожей.
- Ладно, объясните потом, - нетерпеливо буркнул парень, и я был готов поклясться, что он уже не видит нас и не думает о нас. Это было более чем странно.
Он не стал даже ожидать, пока мы разденемся, а исчез за дверью, откуда послышались восклицания, смех и затем все стихло. И когда мы вошли, то увидели трех парней, склонившихся над столом, где были разложены какие-то чертежи. Впрочем, чертежи валялись и на полу.
Следующий час был самым фантастическим из всех прожитых мной. Мы с Федяшкиным тихо сидели в углу, а парни, не обращая на нас внимания, работали в каком-то сдержанно-бешеном порыве. Я нервно курил, поначалу ожидая, что нас вот-вот вышибут с позором. Но им было не до нас, и, может быть, даже, появись тогда сам Наполеон, и это не отвлекло бы их внимания. Они отрывисто обменивались непонятными радиотехническими терминами, иногда переругивались, но больше писали молча, и во всем их поведении не было ничего внешне вдохновенного, лишь глубочайшая сосредоточенность. Федяшкин отнюдь не торжествовал, он тихо восторгался, он весь светился блаженством, он любил этих парней, обо мне он просто забыл.
Потом он внезапно тронул меня за руку.
- Пойдемте, они кончают работу.
- Что они делают? - прошептал я.
- Откуда я знаю? - также шепотом сказал Федяшкин. Что-то изобретают. Идемте, идемте, ради бога!
В полном ошеломлении я скатился по лестнице.
- Правильно получилось, - бормотал Федяшкин, спотыкаясь на ступенях. - О, они сделали сегодня что-то большое… Как славно, что они нас впустили. Бывает, знаете ли, что и не впускают. Правда, редко, я обычно как-то сразу действую…
Я не очень вслушивался в его бормотание, потому что пытался придать мыслям рационалистический хаоактер и отчасти преуспел. Такая операция просто Необходима, она как защитный рефлекс. Любое самое чудесное чудо мы прежде всего подводим под известное, чтобы уберечь себя от психологических перегрузок! Далее, попривыкнув, мы смелеем.
Ход моих мыслей, пока я плелся за Федяшкиным, был примерно таким. Он не шизик. Его присутствие, похоже, в самом деле стимулирует творческие способности. Допустим. Ну и что? Для миллионов людей это, можно сказать, профессиональная обязанность. Учителя сами не производят ни материальных, ни духовных ценностей. Они передатчики знаний и, главное, стимуляторы умственного и нравственного роста детей - настоящие учителя, конечно. В этом великий смысл их профессии, как я ее понимаю. Рассеивать свои мысли и поступки так, чтобы они золотой нитью вплелись в чужую жизнь, неузнанными ожили потом в открытиях и достижениях будущего, - труд, важнейший для общества. И разве только учителя делают это? Как атомы тела не гибнут после смерти, а вступают в новый кругооборот, так и духовные движения, будучи переданы другим, существуют вечно, незримо переходя от поколения к поколению.
Но это не все. В процессах неорганической природы участвуют катализаторы - таинственные соединения, которые, внешне не вступая в реакции, придают им нергию и мощь. Процессы органические катализируют ферменты. Почему бы и в процессах психических не быть своим катализатором и ферментам? «Почему бы?» - как попугай повторял я, тупо глядя в спину Федяшкину.
Новое соображение ускорило мой шаг.
- Послушайте! - схватил я Федяшкина за руку. - Если вы… э… стимулируете умственные усилия других, то почему я не ощутил этого сразу, как встретил вас на проспекте? Или вы не действуете на одиночек?
Он не высвободил руки (вообще его действия отличались покорностью) и ответил смущаясь, но с достоинством.
- Отчего же… Одиночкам мне тоже удается способствовать. Но разве ваши мысли были близки к творчеству, когда мы встретились?