- Теперь я окончательно убежден в шарлатан стве, - сказал Кайзер.
Осоргин покачал головой.
- Если долго повторять слово, любое слово, оно лишается смысла и тогда сознание заволакивается пустотой. Блинк, мне все это не нравится
- Да или нет! - воскликнул Блинк. - Да или нет!
- Подождите, Блинк. Попробуем рассуждать непредвзято. В толще веков погребен огонек истинных знаний, итог опыта тысяч поколений, результат бесчисленных и бессистемных проб, ошибок и открытий. Но он светит нам сквозь клубы плотного, часто удушливого дыма суеверий, фантастических обрядов, легенд и ритуалов. Как в случае с роэльцем, возможно высокомерно пройти мимо, походя бросив несколько фраз о «дикости» и «суевериях»? Такой снобизм по отношению к опыту наших далеких предков - да, искаженному, да, внешне порой нам чуждому! - непростителен. Не мне объяснять вам, что уже получила наука, пробившаяся к огню сквозь клубы дыма. Великое множество рецептов, гимнастика йогов, их методы управления своим организмом, приемы самовнушения, того же гипноза… Блинк, вы, по-моему, чересчур увлечены гипотезой, которая Кайзер абсолютно прав - противоречит всей совокупности наших знаний. Но право искать неотделимо от права ошибаться. Можно поступить так. Мы с Кайзером продолжим маршрут, а вы останетесь изучать роэльца. Такое предложение, я думаю, не вызовет спора. И все же.
- И все же? - насторожился Блинк.
- Я бы не советовал вам оставаться.
- Вы не верите или боитесь?
- И то и другое.
- Чего вы боитесь?
- Нe знаю, Блинк, не знаю… Что-то во мне протестует против вашего намерения. Я не могу объяснить природу этого… страха. Да, да, страха и отвращения.
- Вы непоследовательны, - быстро сказал Блинк.
- Какие же мы, однако, дети, - укоризненно покачал головой Кайзер. - Это на нас действует темная ночь. Ночь и тайна, при свете дня все будет выглядеть проще. Насчет древней мудрости, которую надлежит изучать, я вполне согласен с Осоргиным. Но крайности… Я возражаю против крайностей. И повторяю, что прямые цели экспедиции важнее побочной экзотики Однако мои доводы не подействовали. Пусть будет по-вашему. Но при чем здесь страх? Через месяц мы вернемся и, убежден, застанем Блинка злым и трезвым. Злым, потому что ему будет жаль потерянных сил, трезвым… Ну, это понятно.
Блинк просиял.
- Хорошо! - он вскочил, словно ему уже не терпелось бежать к роэльцу. - Спасибо, Осоргин, спасибо, Кайзер. Я ке пожалею о потраченном времени. Пусть Кайзер тысячу раз прав. Но я, как ученый, обязан понять, что же это такое. Я должен пройти путь до конца. Если там, в самой глубине тайны, окажется пустота, что ж, я смирюсь с этим. Но я вернусь к вам истиной.
- Вот это речь ученого, - Кайзер выколотил рубку и тоже встал. - Уже поздно. Спокойной ночи.
- Все-гаки мне тревожно, - сказал Осоргин, когда Кайзер удалился и поскрипывание его сапог замерло в темноте. Осоргин взял Блинка под локоть и почувствовал, как у того напряглись мышцы. - Ведь и вам не по себе, а?
Блинк высвободил руку и принужденно рассмеялся.
- Вы зря себя пугаете, Осоргин. Зачем роэльцу причинять мне вред? Люди в одиночку переплывают океан, а тут… Кайзер прав, надо лечь спать. До завтра.
Осоргин долго не мог уснуть в эту ночь. Его не покидало странное чувство. Хмурое небо севера, каменные громады городов, тишина рабочего кабинета, все прошлое, что было в его памяти, воспринималось сейчас как старый, поблекший от времени кинофильм, где действовал человек по имени Осоргин, тогда как настоящий, живой Осоргнн лежал в гамаке, слушал протяжные, тревожные крики леса, видел поляну, меловой диск луны в прозрачном небе, белые, как сугроб, лагерные палатки, черные клинья теней, ощущал влажное тепло неподвижного воздуха, и тем не менее все это тоже было ненастоящим. Декорация какой-то чужой жизни, куда он случайно забрел и которая никогда не станет его жизнью, а растворится, исчезнет, едва он ее покинет.
Он приложил к уху часы. Они тикали, как всегда, и в этом тиканье было надежное постоянство, была неизменность, и это успокаивало. «Что за удивительная вещь - сознание, - беспокойно думал Осоргин. - На нас влияют шорохи, лунные блики, слова, звезды. Все влияет! Могучее, словно божество, слабое, как огонек свечи на ветру, изменчивое, подобно волне, упрямое, как травинка, твердое, будто алмаз, - это все оно, сознание. Понятное в своей каждодневности, загадочное в своей неисчерпаемой сложности и вечно задающее себе вопрос: «Что я такое?» Отождестви себя с деревом… Отождестви себя со звуком… Ведь это тоже попытка найти ответ! Были и другие попытки: растворись в вере…прими бога… Попытки, вслед за которыми захлопывалась дверца западни: ответ найден на все вопросы бытия, нечего больше искать, не о чем думать - мысль умерла. Да, вот это меня и пугает. Опыт на себе. На своем сознании. Нет, не это! Ученые ставили, ставят и будут ставить опыты куда более опасные, чем эксперимент Блинка. Что же тогда? Страстная увлеченность Блинка! Опять не то… Без увлеченности, без одержимости не было бы науки… А мера где? Исчез критицизм, и увлеченность уже ослепление, одержимость - фанатизм… Блинк… Да что это я! Спать надо, вот что. Не думать, а спать, спать…»