- Приходи ко мне завтра ночью, хорошо? То есть, сюда же, на улицу. Я буду ждать. А сейчас мне нужно пойти немного поспать, я завтра рано встану, чтобы хотя бы немного порепетировать песню.
Он улыбнулся и, видимо, расслабился. Мы были близко от моего дома, поэтому я тоже ему улыбнулась и пошла к двери.
- Подожди, совсем забыл. Ты не хочешь сходить завтра в гости ко мне и Софи? Она тебе очень понравится, потому что она добрая. Я куплю чай и конфеты.
- Да, почему бы и нет.
Эти слова вырвались у меня то ли из вежливости, привитой мне бабушкой, то ли от желания быстрее оказаться в доме. Причиной, почему бы и нет, было то, что даже репортеры крайне редко бывали в вампирских домах.
- Отлично! Я зайду за тобой, как только стемнеет.
Я дошла до двери и, прежде чем войти в дом, обернулась. Йозефа уже не было. Шанс отказаться был практически упущен. Когда я зашла к себе в комнату, я достала один из цветков из пакета и кинула его в банку к мотыльку, пытаясь не раздавить. Мотылек по-прежнему еле ползал по стеклянному дну, не пытаясь вырваться на свободу. Я выполнила указания Йозефа и поставила банку под кровать, ожидая, что завтра с утра мотылёк уже будет мертв.
6 глава.
Проснуться пришлось рано, как в институт. Я потратила много времени, работая над своим образом после моих вчерашних выходок. Я надела самое милое из новых платьев, белое в нежно-розовый горошек, будто бы я хорошая обертка для дорогих пирожных. Самые злые критики в лице подростков наверняка уже обнаружили моё лицемерие. Мне повезло, что в моей прошлой жизни я старалась не следовать какому-то определенному образу, пытаясь выглядеть наиболее нейтрально. По крайней мере, не было такого разительного контраста, как если бы образ конфетной девочки примерила на себя Одри. Хотя, возможно, разница между кричащими образами мрачной и милой девушки была даже меньше, чем между мной сегодня и неделю назад.
Зрителям могло показаться, что я слишком тороплюсь с Йозефом, наверняка, были догадки, что я хочу использовать его, чтобы выжить. Наверное, если бы он был человеком, в нормальной жизни я смогла бы быть искренней с ним и, может быть, даже по-настоящему влюбиться. Меня удивляли его доброта и открытость, возможно, вызванные недостаточным развитием когнитивных функций, но это ни в коем случае не принижало такие качества. Чтобы так искренне верить в людей, нельзя было быть просто наивным, для этого нужно ещё обладать сильной волей, тем более учитывая его вампирскую сущность. У меня сохранился его номер, и мне нужно было написать ему в сообщении что-то милое, чтобы камеры сняли это и реабилитировали меня в глазах телезрителей. Что-то такое, чтобы меня саму не отвратило моё лицемерие. Я не хотела его обижать этим. Я написала Йозефу, что во время сегодняшнего выступления постараюсь найти его среди зрителей, чтобы смотреть на него.
Подобрать песню оказалось сложнее всего. Я пересмотрела всю свою любимую музыку и плейлисты своих друзей, и всё не могла понять, что мне подходит (ни мне самой, ни моему новому образу). У меня оставалось совсем мало времени до встречи с организаторами, тем более нужно было преступить к репетиции. Несмотря на разность поколений, папа разбирался в современной музыке лучше меня, поэтому я позвонила ему.
Голос папы снова был сонным.
- Папа, я до сих пор не выбрала песню. Как ты думаешь, что лучше?
Я сделала упор на слово «лучше», но я надеялась, что папа и так все понял. Он долго молчал, я даже успела подумать, что связь оборвалась.
- Детка, я думаю, теперь тебе стоит спеть песню о любви.
От бабушки я всегда скрывала не только свои прошлые отношения, но и вообще наличие мужчин в моем окружении. Для родителей моя личная жизнь всегда была довольно прозрачной, насколько это было возможно, учитывая, что я вообще не любила много рассказывать о себе. Сейчас же мне стало стыдно оттого, что папа видел меня и Йозефа. Должно быть, он теперь ещё больше беспокоился за мою безопасность, хотя наверняка рассматривал вариант о моем становлении вампиром. Раз папа уже видел ночной эфир, его голос был вовсе не сонным, а грустным.
- Я имею ввиду ту самую песню, которая тебе недавно нравилась. Не помню название.
Это была нелепая маскировка, никакой «той самой песни» не было.
- А что ты будешь петь?
- Ещё не думал.
Папе было совсем плохо, он потерял какую-либо мотивацию выжить самому. Я пока не знала, как ему помочь, казалось, всё, что я скажу, только больше его расстроит. Если я буду говорить, что мы обязательно победим вдвоем, он не поверит. Я могла утешить его, сказав: ты выиграешь шоу благодаря своей популярности, а я попробую привлечь вампира. Но такие слова только сделали бы ему больнее. Я поблагодарила его и вернулась к выбору песни. В итоге я остановилась на вполне приятной песне о снеге над вечно холодным городом, который можно пережить только вдвоем.
Я долго говорила со звукорежиссёром и стилистом про сегодняшнее выступление. У меня сложилось впечатление, будто бы для них этот вечер важнее, чем для меня. Прежде, чем преступить к репетициям, я снова зашла в интернет, чтобы быстро пролистать, чем занимались другие участники. Папа просидел практически весь день в своей комнате. Двое участников из той команды подрались, и одного из них даже возили в больницу, в которой, впрочем, кроме нескольких ушибов и сотрясения головного мозга ему ничего не поставили. Один из них работал менеджером в компании по продаже канцелярских товаров, у него было двое детей и квартира в кредит, его звали Феликс. Второй, Найджел, отсидел в тюрьме за оказание сопротивления полицейскому при попытке отвезти его в отделение, водил в пьяном виде. В больнице оказался Найджел. Бригитта набирала популярность. Оказалось, она тоже успела завести знакомство с вампиром. Он был из конца позапрошлого века, надменный и мрачный, каким и должен быть вампир. Бригитта держалась с ним достойно, мне самой было приятно наблюдать, как она красиво, по-женски обольщает его, будто бы они с ним находятся в равных условиях. Правда меня не покидало ощущение, что он присматривается к ней вовсе не для того, чтобы сделать её себе подобной.
Наше небольшое поселение сегодня было особенно притихшим. Я думала, что даже мои громкие соседи старались вести себя незаметнее. Я выяснила позже, что они в пижамах вышли к звукорежиссеру, чтобы сказать названия песен, а потом оборвали его попытки обсудить выступление грубо и весомо и вернулись обратно спать.
Оставшуюся часть дня я репетировала. У меня не было ощущения, что я стала петь лучше, наоборот, с каждой новой попыткой я нравилась себе всё меньше. Хотелось бросить репетиции, но я не могла позволить себе такую халатность. Мысль о том, что решение остановиться было продиктовано моей слабой волей, и я всего лишь хочу найти оправдание, ссылаясь на отрицательный результат, не дала бы мне покоя. Я не хотела ненавидеть себя, по крайней мере, не в то время, когда я не знаю, выживу или нет. Поэтому я пела и пела, голос мой стал хриплым и лишенным эмоций.
Меня прервали мои новые друзья, которые, наконец, проспались и вышли из своих комнат ближе к вечеру в поисках новых приключений. Они без предупреждения вошли ко мне, сразу заполнив все пространство. Дебби и Рене сели по обе стороны от меня на кровати, Винсент прислонился к стене рядом с картиной, которая так не мне понравилась в первый вечер.
- Как же сладко ты поешь, - сказала Дебби.
- Я лежал на полу и прижимался к холодному камню, чтобы слушать твой голос, - добавил Рене.
- Где упал, там и лежал. Ты же был пьяный, и тебе лень было дойти до кровати.
- Не без этого. Но это не означает, что я не наслаждался голосом Эми.
- В любом случае, спасибо,- сказала я. Я старалась придумать корректную формулировку, чтобы спросить, зачем они пришли. Я была искренне рада, что они здесь, но должна же быть на это причина. Однако я не успела спросить, потому что то, что сделал Винсент, прервало все мои возможные мысленные поиски. Винсент приблизился к картине совсем близко, будто бы рассчитывал, что с расстояния в несколько сантиметров сможет лучше её рассмотреть. А потом он высунул язык и облизал картину, ровно в том месте, где голодный длинноногий пес выхватывал мясо из рук своего хозяина.