— Тогда почему не ешь?
— Собралась вас отравить, а ты весь план испортил.
— Из твоих рук — хоть яд.
Говорит такой лёгкостью, будто не заставляет проклятых бабочек биться в припадке в моей крови.
— Тогда продолжим игру?
Алекс подливает вино в бокалы и откидывается на диване, будто придумал уже все каверзные вопросы. У меня ощущение, что нахожусь на тонком льду. Он уже начал покрываться трещинами, угрожая опасностью. А я словно только прыгаю на нём, желая проверить на прочность. Вот-вот провалюсь в пучину безумия, но не стараюсь отойти к безопасному место. Скольжу вокруг, боясь, что выдержка закончиться, но при этом надавливаю и жду, когда покажется вода.
— Юнне не очень хорошо от вина. Так что лучше пока притормозить, Ал.
— Да? — впивается взглядом карих глаз. Скользит по лицу, внутрь проникает. — Мне кажется, что это было оправданием сбежать от нас. Но мы так легко не отпускаем, принцесса.
Мне стыдно от того, что обман раскрыли. И то, как Сэм хмуриться, замолкая, делает всё только хуже. Мне от подглядываний и откровенности об отношениях с Архиповым так неловко не было.
— Ладно, — я поднимаю бокал с тонкой ножкой и чуть улыбаюсь. Ложь во время игры никто не отменял. — Я никогда не сбегала от родителей первым попавшимся рейсом.
Кажется, именно так описал Алекс их внезапный приезд. И да, мужчины пьют, недовольно стреляя в меня взглядами. Не одним им загонять меня неудобными вопросами.
— Ауч, принцесса, по самому больному, — но Сэм улыбается и в разноцветных глазах ни капли обиды. — Вот так и открывай тебе секреты.
— Так почему всё-таки вы сбежали? Ну не могло же всё быть настолько плохо?
— Было ещё хуже, — мужчина пожимает плечами, цепляя кальмар со сковородки. — По мнению родителей, игры это не серьёзно и вскоре я пойму это, а мне будет сорок. И всё в таком духе.
— Но твоя игра бестселлер во всём мире. И не одна, мой бывший говорил и о других.
— Да, но это всего лишь игры, — Сэм пищит, будто передразнивает заезженные разговоры. — И то, что Алекс юрист, ни капли не помогает.
— Почему? — я подаюсь вперёд, будто услышу главную тайну человечества.
— Вот Алекс умница. Он выбрал правильную профессию, твёрдо стоит на ногах. Бесит, — мужчина вдруг смущается и потирает щёку. — Прости, меня заносит на этой теме. Не обращай внимания.
— Да, расскажи танцовщице, у которой мать депутат, о том, что такое непринятие твоего выбора.
— И вечно закатывание глаз, когда говоришь о своих успехах.
— Да! А потом, когда что-то не получилось, вместо поддержки только цоканье языком и…
— Я же говорила!
Фразу мы заканчиваем одновременно, наполняя комнату смехом. Приятно, когда кто-то знает и разделяет то, через что тебе приходиться пройти. И непонимание выбора, и постоянные попытки переубедить. Разговоры о том, что нужно найти приземлённый вариант, который принесёт деньги. А танцы оставить в качестве хобби. И единственный вопрос на успех — а сколько мне удалось заработать. Будто больше ничего нет значимого, кроме финансов.
Деньги, деньги, деньги.
И не важно, насколько ты счастлива в этот момент и каким трудом добивалась успеха.
— А слова о старости? — Сэм пересаживается ко мне, продолжая разговор. Я усаживаюсь боком, полностью сосредотачиваясь на нашем разговоре. — Что тогда не сможешь работать и прочее. О, прости, думаю в танцах это ещё актуальней.
— Да. Особенно после аварии. Последний год академии я заканчивала с огромным трудом, так как я уже не могла танцевать так же, как раньше. Угадаешь, что сказала мама?
— Про то, что образование нужно было брать другое?
— Да!
Я давлю смешок от радости, что Сэм понимает. Но полтора года назад мне было совсем не смешно. Лежать в больнице и не знать, что тебя ждёт завтра. Слушать неутешительные прогнозы врачей, что танцевать я совсем не смогу. И агония от этого была намного больше, чем от прооперированного носа.
Если бы не Мира, тётя и отчим, отгоняющие от меня маму, всё могло закончиться намного хуже. Я и так была в истерике, на грани срыва и даже вечные антидепрессанты в крови не помогали, а мать только наседала и делала больнее.
— Но у тебя же есть кто-то, кто поддерживал тебя?
— Да, так бы я совсем свихнулась или поддалась на уговоры изучать юриспруденцию, — я кривлюсь, вызывая смех Сэма. — Прости, Алекс. Моя тётя Ангелина всегда поддерживала и позволяла оттачивать на ней мастерство преподавания. Лучшая подруга Мира. И отчим, Теймур. Он сам довольно безбашенный и меня к такому приручал. Может сорваться в другую страну просто потому, что захотелось. Я могу прилететь к нему в Испанию, а он встречает меня в аэропорту и тащит на самолёт в Азию. И так постоянно.
— Он тоже творческая личность?
— О нет, бизнесмен до последней клеточки кости. Но Теймур работает удалённо, поэтому не привязан к месту. И стереотипов у него намного меньше. Он уверен, что если тебе нравится твоё дело, то ты сможешь жить с ним до конца дней.
— Так, — Алекс вдруг оказывается возле нас. — Я чувству себя брошенным.
Я отодвигаюсь от Сэма, давая возможность мужчины сесть рядом. Это неправильно. Я полностью забрала внимание его парня, вовлекая в свои рассказы. Очередной укол совести тонет, когда Алекс касается меня.
Да не просто касается. Он легко, будто я ничего не вешу, поднимает меня и усаживает к себе на колени. Подтаскивает ближе, чтобы я полностью оказалась на нём, и обнимает левой рукой, не давая возможности сбежать.
— Вы говорите-говорите, не мешаю.
Только как говорить, когда мысли растекаются от его близости. И ни одного слова связать не могу, будто буквы стали совсем чужими. Только дрожь и хаос внутри, съедающий меня, пожирающий. Испепеляющий все устои и последние барьеры.
Глава 15. За желания
Говори, Слицерин, говори. Выдави из себя хотя бы звук, похожий на слово. Или возмутись. Сбеги от чужих касаний, отвоюй себя и свои чувства. Но я только кусаю губы, стараясь вспомнить, что такое слова. Думала, что заново научиться ходить сложное занятие. Но оказывается, в обществе этих двух мужчин, говорить намного сложнее.
А для них будто всё нормально. Сэм никак не показывает, что его парень ведёт себя нагло или неправильно. Только закидывает мои ноги на свои, слегка поглаживая голень. Я-то старалась опустить ноги вниз, упереться в пол, перенося вес тела на них. Икру бы свело судорогой от напряжения и нагрузки, но лучше так, чем всем весом завалиться на Алекса. А он будто ничего не чувствует, только слегка выстукивает правой рукой ритм на моём бедре, привлекая внимание.
— Принцесса, ты вроде говорила что-то о своем отчиме.
— Да, говорила, — когда ещё помнила, как это делается. — Теймур вообще очень классный. Он старше меня на тринадцать лет, но это не ощущается. Точнее, он учит меня, подсказывает, но при этом я всегда чувствовала себя с ним на равных.
— Тринадцать лет? — переспрашивает Алекс, а его пальцы всё настойчивее поглаживают тело, будто живут своей жизнью. — Он намного младше твоей мамы?
— Вообще-то нет, — я смущаюсь и делаю то, что не сделала бы никогда при другом разговоре. Утыкаюсь в грудь Алекса, пытаясь скрыться от любопытных глаз. — Мама родила, когда ей было пятнадцать.
— Сложно, наверное, в таком возрасте растить ребёнка.
— Не знаю, как ей, а мне было сложно в детдоме.
Выпаливаю, всего на миг отрываясь от накачанной груди. Знаю, что пожалею о своих словах потом, но сейчас у меня в душе гниёт та противная обида. Которая не лечиться с годами, просто покрывается корочкой и пускает гной.
Все обсуждали, как сложно быть матерью такому взрослому ребёнку, какая мама молодец и как смело поступила. Только все, почему-то, забывали, что большую жизнь я была без неё. Пока мама определялась, хочет она меня или нет, как поступить и стоит ли меня забирать, я была в детдоме, совсем одна.