— И где же настоящая Розали? — не удержалась я от вопроса, который волновал меня прежде всего, но Норд лишь развел руками.
— Этого твой дед мне не сказал, — ответил он печальным голосом. — А домыслы мои кому нужны, ты и сама домыслишь, что могло случиться с малым ребенком в степи.
К Карриену подошел разбойник и громким голосом отчитался, что мальчишка очнулся и, пока внимание других отвлеклось на Форга, я посмотрела на Люциана.
— Что ты смотришь, как людоволчонок? — спросил он меня с улыбкой. — Думаешь, брошу, раз не родная мне? Не брошу, — он улыбнулся, как всегда, по-доброму, и в черных глазах разлилась теплота, от которой рука, сжимавшая доселе горло и грудь, ослабла.
— Ты мне стала сестрой с тех самых пор, как мать тебя в кузню послала, — усмехнулся Люциан, потрепав меня по голове, как малого ребенка. — Большеглазая, испуганная лань, сыплющая вопросами, как деревья в хмурое время сыплют листвой. Разве ж я откажусь от тебя после всего, что мы вместе пережили?
— Спасибо, — прошептала я в ответ, едва устояв на ногах, когда Люциан меня отпустил. Глаза сами собой закрылись, и я устало опустилась на землю, прижав колени к груди. Хотелось просто лечь и уснуть, хотя бы на чуть-чуть, чтобы собраться с силами перед новыми испытаниями, которые уготовила мне судьба.
— Некогда, — сказал Норд ворчливым тоном, словно читая мои мысли и поднимая меня на ноги. — Расселась она тут, размечталась. Пошли Форга выручать, раз с тобой решено все. Не тронет Карриен полукровку, хоть режь его. Он и сам из таких же, а ты для него, как сестра теперь. Ох, Розали, ежели не этот день, я бы тебе правду никогда не открыл. Не та это правда, которую надобно знать.
— Не та, — согласилась я с Нордом, но глаза открыла и пошла за стариком и Люцианом.
Глава седьмая
(Форг)
Мир качался. Небо приближалось к земле, грозя раздавить меня, а перед глазами то появлялись, то исчезали красные круги от слепящего света солнца. Я хотел отвернуть голову, но это вызвало лишь резкий приступ тошноты, и теперь земля заходила ходуном, желая поглотить меня. Этакая круговерть продолжалась до тех пор, пока чья-то прохладная рука не опустилась на мое лицо, помогая, наконец, вдохнуть полной грудью. Сознание отключилось.
— Он не приходит в себя вторые сутки, разве это нормально? — услышал я взволнованный голос Розали, которая по ощущениям сидела совсем рядом, касаясь моей груди обеими ладонями. От этого невесомого ощущения ее рук у меня внутри все сжалось, сердце бешено забилось, и к щекам прилил жар. Я распахнул глаза, чтобы убедиться в том, что мне это не снится.
— О, Форг, — воскликнула Розали взволнованным голосом, наклоняясь так низко, что я разглядел свое отражение в ее огромных сапфировых глазах. — Ты очнулся, слава Всеотцу! Мы так волновались.
Она откинула назад волосы, заплетенные в толстую косу, и наморщила лоб, становясь похожей на себя прежнюю, только мелко подрагивали губы, и глаза суетливо перебегали с предмета на предмет, которыми это место оказалось не так богато. Походная койка, низкий столик, стул и пара кресел. В одном расположился Норд с книгой в руках и с пледом, накинутым на ноги.
— Дай ему воды, — сухо приказал старик, на которого я тут же перевел взгляд. Норд по обыкновению хмурил седые брови и смотрел на меня без тени снисходительности, как это бывало раньше, но с волнением, запрятанным в поджатых губах и глубоких складках на лбу.
— Заставил ты нас понервничать, паренек, — раздался третий голос, и я скосил глаза на брата Розали — Люциана, который прихлопывал себя по коленям.
Этот косматый черноглазый бугай никогда не вызывал во мне теплых чувств, я и сейчас не особо горел желанием с ним общаться. В поселении Розали ходила за старшим братом, как привязанная. Сколько себя помню, в деревне их настолько привыкли видеть в кузне вместе, что порой из трактира несли еду сразу обоим, даже не уточнив, там ли сейчас Розали. Меня раздражало, насколько сильно она привязана к брату, тогда, как никто другой вообще не удостаивался ее внимания, включая меня. Розали не смотрела на парней из поселения, считая нас недостойными ее, а меня и вовсе звала оборванцем и принимала за маленького мальчика. И вот она, наконец, с трепетной заботой смотрит на меня, а не на Люциана.
«Кажется, я вспылил, обиженный невниманием Розали, но как? Когда? Что я сделал?»