От внезапного появления старика я словно одеревенела, боясь поднять голову и посмотреть коэну Ша в лицо. Он только на вид казался этаким добряком с немалым опытом прожитых лет за спиной, но каждый житель в поселении людей знал, насколько старик злопамятен и беспощаден. Любого, кто когда-то перешел ему дорогу, он довел до нехорошего конца, в том числе и моего старшего брата Люция.
От бурлящих в душе чувств я скрипела зубами и силилась перебороть ненависть, спрятав ее за лестной улыбкой.
— Коэн Ша, — склонившись в почтенном поклоне, я радовалась, что какое-то время могу прятать взгляд, в котором горела жажда вырвать старику кадык. — Неожиданно увидеть вас в холмах в столь поздний час. Скоро зайдет солнце и на землю опуститься ночь — это небезопасное время для прогулок.
Старик рассмеялся скрипучим смехом, но на меня глянул пристальным и ясным взором, горящим любопытством и колючим, как тысяча смертоносных игл.
— Дитя-дитя, — покачал он головой, прикидываясь добрым старцем, укоряющим меня за позднее возвращение домой. — Мой век давно минул, и гибель от когтей диких людоволков лучше, чем долгая и иссушающая смерть от болезней, а вот твой век едва начался.
В душе я лишь рассмеялась его лживым словам. Никто не пожелает себе подобного конца — быть разорванным когтями и зубами кровожадных хищников, а уж коэн Ша настолько жаден до жизни, что станет издыхать от болезни, но все равно не полезет в пасть зверей.
Я стояла на месте, парализованная страхом и мыслями о том, что он догадался, чем я тут занимаюсь, а старик кружил вокруг меня, как хищная птица.
— Небогат улов, — заглянул он в сумку, брошенную мною прямо на траву. — Утки нынче совсем перевелись?
— Что вы, коэн Ша, просто, хмурое время — не сезон для уток. Я подстрелила одну, отставшую от каравана, да и то по чистой случайности. — Соврала я старику.
Охота — это лишь предлог, чтобы сбежать из дома. Мать совершенно выжила из ума со своей слепой любовью к членам коэна Воли Асхи. Эти люди, к чьему имени всегда приставляли вежливое «коэн», расхаживали по поселению в дорогих балахонах, расшитых золотой и серебряной нитями, и забирали у людей все, что им нравилось. Безграничная власть, жестокость, стремление завладеть богатствами друг друга — вот что даровал коэн людям, дорвавшимся до власти. Я ненавидела коэнцев и проклинала мать за то, что она так темна, но даже отец не мог справиться с ее слепой верой в богиню Асху. Мать считала, что немилость богини пала на наши головы в виде бедности, а я знала, что нищета — следствие воровства и беспредела, которое творилось в нашем поселении членами коэна.
— Что ж, — старик нахмурился, глянув на меня недобро, пожевал губами, но не нашел, к чему бы придраться. Он всегда догадывался, как я к нему отношусь, как отношусь ко всем коэнцам, но отец приказал мне смириться и молчать, терпеть во благо сестер. В одиночку наша семья не смогла бы пересечь Запретный лес и Смертельное ущелье, прозванное так за то, что оттуда никто не возвращался. Наше поселение — единственное, раскинувшееся на этих бесплодных землях, и только коэн богини Асхи имел доступ к порталу, расположенному в их каменном неприступном храме. Все мы зависели от поставок коэнцев, все мы — их рабы.
— Воля богини Асхи послала тебе эту утку, — с напором в голосе изрек старик, и я невольно отшатнулась от его фанатичного оскала, прорезавшего пергаментную кожу, но промолчала в ответ, сцепив зубы.
Это мать почитала богиню Асху и состояла в ее коэне, но я — дочь отца, дитя степей. У меня только один бог — Всеотец.
«Ему я поклоняюсь с самого детства, его заветам следую, его тайны постигаю, забираясь высоко по скалистым тропам горы Одинокой», — произнесла я про себя, как молитву.
— Эту утку никто мне не посылал, — процедила я сквозь зубы, подбирая сумку и пряча ее за спиной.
«Если коэн Ша позариться на мой ужин, я перегрызу ему глотку», — пообещала я себе мысленно.
— Упрямая ослица, — скривился старик. — Что ты здесь делаешь?
Он привык, что практически никто в поселении ему не перечит. Фанатиков коэна боялись, потому что они обладали силой, властью, умением запугивать простодушных селян. Даже мать смирилась с уходом из поселения ее первого сына — Люция, склонила голову перед коэном, поверила лживым речам мерзких сектантов, поклоняющихся столь же отвратительной богине Асхе.
— Я здесь отдыхаю, — с вызовом глянула я на коэна Ша, задрав подбородок. — Устала с дороги.