– Оставь меня, – промямлила я.
– Клятые небеса. – Широкие сильные руки тут же ухватили меня под мышки. Из горла вырвался пронзительный вскрик, когда инстинкт потребовал, чтобы я начала брыкаться и отбиваться. Но вот по моим венам прокатился гортанный смешок. – Да боги, девочка. Ты каждое утро просыпаешься, как бешеная кошка?
– Ансель. – Мои глаза подстроились под темноту, и я отпихнула его. С раздраженным вздохом я стряхнула соломинки, приставшие к штанам и волосам. – Ты что здесь делаешь?
Один взгляд на улицу помог понять мне, что солнце еще даже и не думало просыпаться.
– Нас с тобой ждет работа. – Ансель бросил к моим ногам лопату. Он был ближайшим другом Хагена, к разочарованию моего отчима, и у него была мощная фигура воина-берсерка. Но сердце у него было доброе и славное.
С ареста Хагена Ансель заступил на должность, на которой с гордостью обращался со мной как с беспомощной младшей сестричкой.
– Что? – я потерла сонные глаза. – Почему сейчас?
– Мастер Штром получил весть о том, что сегодня прибывает тюремный транспорт, – белозубая улыбка Анселя прорезала тьму.
Мой пульс заколотился где-то в черепе. Я забыла, что нужно дышать. Улыбка облегчения и недоверия постепенно осветила меня.
– Тюремный… – я обхватила пальцами запястье Анселя. – Это Хаген?
Ансель мягко рассмеялся.
– Рискну сказать, что да, Мал. Твой отчим хочет, чтобы территорию подготовили к его возвращению.
Хаген. Мой брат. Единственный человек в Доме Штромов, которому вообще было дело до того, жива ли я, возвращался домой!
Бо́льшую часть моей жизни он ездил в Северные королевства, ведя какие-то заграничные дела от имени Дома Штромов. Я не знала, что это за дела: он мне никогда не рассказывал, никогда не позволял задавать много вопросов, но мне было плевать. Лишь бы он возвращался.
Вот только два года назад он не вернулся.
Но теперь он снова будет дома…
Я поспешила пригладить крысиное гнездо своих волос и заплести их в простую косу, после чего натянула на ноги свою единственную пару сапог из вареной кожи. Считаные мгновения спустя я уже скользила меж других работников и исполняла указания Анселя.
К тому времени, как утренний свет разогнал рассветный туман, я уже обстригла дикие травы вдоль передней дорожки, покормила коз, кобыл и сумела поймать гуся, которого зажарит повариха. На моем лбу собрались капли пота, когда я собирала редьку и репу, зная, что отчим их наверняка попробует.
– Малин, поди к свиньям, девочка. Засов проклятого загона сломался. – Мой отчим, стоящий у входа в длинный дом, впился в меня суровым взглядом. Я кивнула и тыльной стороной ладони стерла грязь с глаз.
– Да, daj.
У Йенса Штрома был мощный голос, совсем как у волн Воя. Его звук вторгался в каждое движение в поместье. От содрогания ветра в ветвях и до бряцанья деревянных тарелок в кухонных помещениях. Когда мой отчим говорил, все поместье слушало.
Крепко сложенный, с толстыми руками и сильный, как скала, – вот каким был этот мужчина. Его борода была заплетена в косичку, а рыжие волосы по бокам головы он выбривал вплоть до макушки, оставляя по центру длинную полосу косы, тем самым демонстрируя статус аристократа. На коже его головы и скул были вытатуированы руны. Защита. Сила. Процветание. Все знаки аристократа.
Хотя я была рада, что Штромы богаты. Иначе Йенс был бы альверским псом на маскараде, и мы все вместе с ним.
Он был аномальщиком, как и я. Таким словом называли столь страшный, мощный и непонятный месмер.
По тем намекам, что он оставлял, я вычислила, что мой отчим обладал каким-то даром, связанным с ложью и правдой. Что-то касаемое контроля того, какие слова произносятся и какие истории рассказываются.
Такой дар мог быть полезен, если ты пробиваешься в аристократию. Если жертвы не смогут сказать правду, то кто тебя остановит? Я, наверное, и сама была немного порочна, потому что мне было все равно, получил ли Йенс свое богатство бесчестным путем. Его кошелек делал нас всех свободными альверами, и у него было достаточно влияния, чтобы скрывать правду о моем месмере.
По какой-то причине он это делал.
Насколько мне известно, Ивар понятия не имел, что падчерица Дома Штромов отнюдь не была совершенно обычной девушкой.
Йенс не любил меня, но он дал мне свое имя, дал мне крышу над головой и еду на столе. Закон его к этому не обязывал. Поскольку я была дочерью его мертвой жены, Йенс не был ко мне ничем привязан.
Большинство дней я его презирала, жаждала, чтобы он сломал себе спину, выполняя бесконечную работу, как и все мы, но часть меня любила его за то, что он уберег меня от жизни в доме утех или голодного прозябания в сточной канаве.