– Постойте, – прервал его я, нахмурившись и пытаясь осмыслить его слова. – Что-то тут не так… Ага, понял. Если морлоки возвращаются назад во времени в свое собственное прошлое и устраивают в нем такое разорение, то не ставят ли они под угрозу дальнейшую цепочку событий, не ставят ли под сомнение собственное существование? Послушайте, ведь они побеждают и поедают собственных предков! И таким образом уничтожают собственные негодные жизни за десятки поколений до собственного рождения!
Такая вывернутая наизнанку логика на короткое время лишила меня способности к размышлению, и я принялся исступленно пыхтеть своей сигарой.
Амброз снисходительно наклонил голову:
– Меня восхищает ваша проницательность, Хоккер. Не многие из ваших современников в силах следовать вашей логике, я уж не говорю об их способности делать такие умозаключения. Это и в самом деле нарушение естественного хода вещей во вселенной. Боюсь, сама мысль о путешествии во времени страдает космическим святотатством. Лучше принимать время таким, какое оно есть, год за годом в его последовательности, а не валять дурака и не носиться туда-сюда, чтобы узнать, что нас ждет впереди. Пусть будет то, что будет. Парадокс морлоков, пожирающих собственных далеких предков, относительно невелик в сравнении с той катастрофой, которая грозит Земле в случае всего лишь использования машины времени. А эта катастрофа – разрушение самого времени, которое вы, Хоккер, видели, прежде чем я доставил вас сюда. Тысяча восемьсот девяносто второй год стал той дырой, через которое опустошается Море Времени. Пока мы сидим здесь, события до и после этой даты перетекают в наше время. Если этот процесс не остановить и не обратить вспять, то вскоре все время от начала существования Земли сожмется в один год, а потом сплющится в один день, в одну минуту, секунду, а потом – то, что мы видим! Мир перестанет существовать. А на его месте останется лишь темная пустыня вне времени, которую вы имели несчастье наблюдать.
– Господи боже! – воскликнул я. – Если так оно и есть…
– Так оно и есть.
– …то, что мы можем сделать, чтобы предотвратить это? Если, как вы говорите, морлоки уже проделали эту дыру в космосе, то как мы можем ее перекрыть? – Леденящая кровь мысль поразила меня. – Или уже слишком поздно, и вы хотите только ужаснуть нас этим видением конца света?
– Успокойтесь, Хоккер. – Амброз еще раз стряхнул пепел с сигареты в тарелку. – В чем тогда смысл подобной жестокости, в которой нет ни малейшей нужды? Если бы зло нельзя было предотвратить – а в особенности это конкретное зло, – я не стал бы терять время на разговоры с такими людьми, как вы.
Я почувствовал, как краска злости хлынула мне в лицо.
– И что же нужно сделать? – спросил я. – Я приму все, что вы сказали к этому моменту, если вы закончите сказанное планом действий.
– Вот слова настоящего англичанина, Хоккер! Жажда крови и насилия – качества, достойные восхищения.
– Речь не об этом, – осторожно сказал я, нащупывая путь среди собственных мыслей. – Все дело в том, что зло очень сильно.
Амброз кивнул, лицо его посерьезнело.
– Да, – тихим голосом сказал он. – Нечто столь огромное, как то, с чем мы имеем дело… Во время нашего первого разговора – а он состоялся, кажется, целую вечность назад – вы сказали кое-что. Не помните, что именно?
– Откровенно говоря, нет, не помню.
– Вы сказали, что для того, чтобы изгнать саксонцев в пятом веке, потребовался такой герой, как король Артур. Чтобы сражаться с такими демонами, как морлоки, потребуется герой такого же масштаба. И где нам взять такого Артура Воскресшего? Это были очень глубокие слова, Хоккер. Интуитивное осознание ситуации. Воистину нам нужен Артур Воскресший. Хорошо сказано.
– Ну-ну, – сказал я. – Я хорошо знаю истории про короля Артура и его возвращение из мертвых во времена, когда Англии грозит исчезновение, но все это мифы и легенды. И… хм…
– Мифы и легенды. – Амброз лукаво улыбнулся. – Такие же легенды, как про Мерлина? Я польщен, чувствуя, что вы готовы признать мое происхождение, но почему тогда отказываетесь признать всю правду?
Я перевел взгляд с его лица на лицо Тейф – она бесстрастно слушала наш разговор, – потом снова на Амброза: