Еще одна загадка – откуда взялся этот человек-кормчий, который предпочел смерть продолжению службы рулевым у морлоков? Впрочем, времени на обдумывание этого вопроса у меня почти не было – морлоки грубо подталкивали меня к тому месту, где лежал самоубийца. Продолжая жестикулировать и спорить между собой, морлоки стали отстегивать металлический браслет с лодыжки мертвеца, чтобы застегнуть его на моей ноге.
В процессе переустановки браслета с ноги мертвеца на мою они проявили немалую беззаботность, оставив тело своего мертвого кормчего лежать на прежнем месте. По отношению друг к другу они проявляли не меньшую раздражительность, останавливаясь через каждые пять секунд, чтобы выдать очередную порцию проклятий и обменяться слабыми ударами, так что, когда закончили, оказалось, что снять-то браслет они сняли, только установили его вовсе не на мою ногу, а снова заковали мертвеца. Плохое зрение не позволило им заметить ошибку, а я, естественно, не собирался обращать их внимание на этот недочет, даже встал рядом с телом так, чтобы у них было меньше шансов заметить свою оплошность. Как бы ни развивались дальнейшие события, я бы хотел встретить их в положении, которое как можно меньше затрудняло бы мои действия.
Препирательства и общая сумятица среди моих тюремщиков улеглись, и два морлока, которые принадлежали, видимо, к старшему командному составу (о чем говорил избыток украшений и знаков отличия на их формах), обратились ко мне со своими проблемами. У всех морлоков был легко возбудимый и несдержанный характер, сходный с таковым обитателей юга Европы, контрастирующим с более сдержанной британской природой, а потому и два морлокских офицера злоупотребляли жестами рук и гримасами, о сути которых я вполне догадывался уже по одной этой пантомиме. Но, кроме этого, я вдруг обнаружил, что начинаю понимать отдельные фрагменты их речи. Язык, на котором они говорили, был сильно деградировавшим пиджином немецкого со вставками из каких-то экзотических славянских и восточных языков, с которыми я по большей части был совершенно незнаком. Все слова произносились со слюнявыми взрывными и хриплыми гортанными паузами – они словно пытались очистить свои горла от слизи. По сути, подобная варварская манера речи очень хорошо отвечала их животной природе. По большей части их речь была за пределами моего понимания, но я сумел уловить достаточно, чтобы ухватить суть.
Главное, что они хотели до меня донести, состояло вот в чем: их прежний кормчий покончил с собой, подтверждение чему я видел своими глазами, а сами они субмариной управлять не умеют. Мои подозрения относительно того, что они незаконным образом завладели судном, таким образом, подтверждались. Все элементы управления на пульте были слишком миниатюрны и хрупки для их толстых пальцев.
Они остались без кормчего, но им повезло – они подобрали меня. И теперь в их намерения входило усадить меня на место самоубийцы. Они явно уверовали, что я принадлежу к той же породе людей, к которой принадлежал самоубийца, и даже не подозревали, что мои истинные корни – на поверхности Земли. Из их речей я не мог понять, был ли подъем субмарины на поверхность и утопление маленькой лодочки счастливым – для них – несчастным случаем или же неловким намеренным действием. Узнать что-либо об истинной истории субмарины или же о ее кормчем мне не удалось.
Я сразу же решил не сообщать моим тюремщикам, что я ни капли не разбираюсь в управлении этим необычным судном. Зная о жестокой природе морлоков, я понимал, что, если мне удастся донести до них эту простую мысль, они, скорее всего, выбросят меня в холодную воду на верную смерть. Нет, мое единственное преимущество против их преобладающего числа и положения состояло в том, что я не питал никаких иллюзий относительно них, тогда как они впали в жестокое заблуждение в том, что касается меня.
Чтобы выиграть время, за которое я мог бы выработать стратегию, я показал им, крепко прижимая руки к ушам и совершая другие движения, что не могу приступить к исполнению своих обязанностей, пока мои тюремщики не уберутся и не дадут мне немного покоя и свободного пространства. Они так горели желанием спастись после злосчастного плавания в подземном море, что быстро согласились. Их суматоха и взаимные крики вызвали у меня ассоциацию с целой псарней собак, доведенных до ярости. Наконец, в последний раз обменявшись ударами, они отошли от меня и пульта управления.