– Может быть, и говорит, – сказал Фелкнап. – Они не настолько далеко ушли от своего британского наследия, чтобы его забыть. И, возможно, отдали бы вам меч по доброй воле. Если бы он у них был.
Меня словно ударили по голове.
– Разве меч не находится в этом Большом Треше, о котором вы говорили? – Мигающий свет факелов на стене мерцал в углу моего поля зрения. Неужели все это жуткое путешествие окажется бесполезным? И даже хуже, чем бесполезным – каждый потерянный день давал морлокам больше времени на беспрепятственную подготовку плана вторжения.
На лице Клэггера появилось потрясенное выражение.
– Вы же говорили, что меч здесь, – выдал он жалобным сдавленным голосом. – Когда я послал к вам племянника узнать о мече, он вернулся с сообщением, что меч находится здесь, в Большом Треше.
– Так оно тогда и было, – мрачно сказал Фелкнап. – До предательства большей части местных и их перехода на сторону морлоков. Действуя по приказу своих новых хозяев, эти предатели изъяли меч из Большого Треша и передали его морлокам. Из моего короткого общения с теми, кто пошел на это, я сделал вывод, что меча здесь, в сточной системе, может вообще не оказаться.
– Морлоки забрали его в свое время?
– Таковы мои обоснованные подозрения. Но я понятия не имею, какую цель преследовали морлоки, обзаводясь мечом.
Я обдумывал последнее, самое горькое сообщение профессора. В чем состоял смысл маневра морлоков? Не могли ли они прийти к выводу, что место в чреве земли под Лондоном недостаточно безопасно с точки зрения хранения в нем Экскалибура? Но поселить такой страх в столь самоуверенном племени могло только подозрение, что они пронюхали о наших усилиях собрать все Экскалибуры и обратить их в один меч, каким они были прежде. Неужели Мерденн избежал ловушки, с помощью которой Амброз собирался удалить его со сцены и таким образом исключить раскрытие нашего плана? Вопросы крутились в моей голове все быстрее и быстрее, как резаная солома на ветру.
– Похоже, неважные наши дела, – сказала Тейф в своей лаконичной манере. На ее лице не было ни малейших признаков напряжения, но я знал, что ее мозг с таким же усердием, как и мой, обдумывает возникшую перед нами проблему.
– Даже если нам повезет и мы найдем все остальные Экскалибуры, – размышлял я вслух, – пользы это нам не принесет, поскольку тот меч, за которым мы пришли сюда, для нас утрачен. Возможно, навсегда. Морлоки владеют единственной в мире машиной времени и, таким образом, единственным доступом к этому мечу, а у нас нет ни малейшей надежды победить морлоков, не вернув Экскалибуру его истинную силу и не отдав меч в руки Артура. – Я умолк, неумолимая безвыходность лабиринта, в котором мы оказались, парализовала мою речь. Тьма заполняла мое сердце, темнота, которая не рассеется с рассветом, а будет плодиться и обволакивать землю, если в этом темнейшем из времен не появится ни одной искры света.
Все мои недавние усилия, все старания настигали меня, словно все это время яды усталости и обессиливания вытекали в некую низину, а я в конечном счете споткнулся и упал в эту бездонную лужу. Может быть, Артур, истинный герой, способен сражаться без устали и передышек, но обычный человек вроде меня рано или поздно начинает сдавать. Даже кости мои ныли от усталости, я хромал от всепроникающих влаги и холода. Одно дело сознательно идти на риск, вступая в схватку с более сильным противником, и совсем другое – просто вступить в бой без надежды. Тогда роковые яды отчаяния переполняют человека, обрекая его на поражение.
Я видел, что Тейф чувствует то же самое, хотя ничего подобного вслух она не произнесла. Она сидела в углу комнаты, в которой мы остались вдвоем, смотрела на пустой кубок в ее руках и не видела его.
Я праздно подтащил к себе лежащий на другом конце стола матерчатый сверток. Фелкнап принес наш несчастный Экскалибур из надежного хранилища и оставил его нам, а уставшего Клэггера увел в кровать. Я не мог понять, какими мотивами руководствовался профессор, поступая так, а не иначе. Я взял сверток; материя, в которую был завернут меч, загрубела и потемнела под воздействием нечистых сточных вод. Веревки, которыми был обвязан сверток, легко снялись, и материя упала с меча сама по себе. Экскалибур лежал в мерцающем свете факела.
Какое нечестивое соитие науки и колдовства ослабило это древнее оружие?! Даже в этом ущербном состоянии, когда принадлежащая ему по праву сила рассредоточилась по жестоко удаленным дубликатам, его вид производил сильное впечатление. Сверкающий металл клинка в свете факела отливал красным как кровь светом, тем же огнем сверкали и драгоценные камни в глазах двух змей, которые обвили собой эфес. Блеклая и неразборчивая руническая надпись на клинке влекла и требовала разгадки, когда пальцы проходились по ней. Гнусное дело совершил тот, кто затер эти священные знаки. Когда их снова осмысленно прочитает тот, кому они предназначались? Рука, которая по древнему праву должна была держать это оружие, быть может, в этот самый момент прижималась к сбоящему сердцу в старческой груди.