– Прекрасно, – продолжил полковник Налга. – Тогда прошу сюда.
Он повел нас по высокому главному коридору. Там, на металлических путях, по которым ходили вагоны для загрузки близ машины времени, стояло небольшое пассажирское транспортное средство. Через окна можно было увидеть несколько обитых кожей сидений у стен. От двигателя – не парового, а какого-то другого типа, – подсоединенного к передней части маленькой кабины, исходил негромкий гул.
– Прошу садиться, – сказал Налга, когда один из охранников выбежал вперед и открыл дверь кабины. Мы с Тейф поднялись по складным ступеням и заняли места друг против друга. Изящный вид машины при ближайшем рассмотрении потерял часть своей привлекательности. Кожа сидений в нескольких местах потрескалась и порвалась, а панель темного дерева оказалась кривой и местами шелушилась. Этот аппарат, как и субмарина атлантидцев в Мире потерянной монетки, явно была трофеем, оставшимся от какого-то другого народа. Может быть, даже артефактом последних из настоящих людей, перед тем как они вымерли, оставив мир морлокам и упадочническому, обитавшему на поверхности народу, о котором, как мне запомнилось, говорил изобретатель машины времени. Неудивительно, что морлоки, неспособные создать что-нибудь свое, жили грабежом творений и ресурсов иных миров.
Полковник Налга и два охранника забрались в кабину и заняли оставшиеся сиденья. Двигатель заверещал, и мы тронулись с места, а спустя несколько секунд уже неслись с довольно-таки головокружительной скоростью по коридору с высокими потолками.
– Надеюсь, скорость вас не пугает, – сказал полковник Налга. – Но нам предстоит проделать немалый путь, а терпение не входит в достоинства того, кто нас ждет.
– Вы отказываетесь говорить нам, куда мы направляемся, – отметил я. – Может быть, тогда хоть скажете, с кем нам предстоит встретиться?
– Простите за столь жестокие игры. Я не играю в кошки-мышки, просто подчиняюсь приказам. Достаточно будет сказать, что вы лицом к лицу встретитесь с тем, кто, в отличие от меня, не морлок, но тем не менее составляет наши планы вторжения в ваше время.
– Мерденн? – спросил я. – Вы о нем говорите?
– Мерденн! – презрительно произнес морлокский офицер. – Этот недоумок явно нажил себе неприятности по собственной глупости. Нет, я говорю вовсе не о нем. Но хватит об этом – большего я вам сказать не могу. Расслабьтесь и наслаждайтесь нашей маленькой экскурсией. Мы скоро выедем из этого безликого коридора, и пейзаж станет более приятным.
Он явно наслаждался иронией, которой проявлялась его вежливость перед лицом нашей ситуации.
Его слова вскоре подтвердились. Наш маленький вагончик через несколько минут добрался до последнего рельса подземной линии, и мы вышли наружу. На поверхность нас доставил лифт, хотя его несколько раз и заедало во время подъема.
Когда мы вышли на открытый воздух, день уже клонился к вечеру, но как прекрасно было прикосновение алых лучей заходящего солнца – пусть и приглушенных – к моей коже! Мои легкие жадно поглощали воздух, не зараженный подземной влажностью и нечистотами. В глубине души зашевелилась мрачная надежда, и я подумал, что, какую бы горькую судьбу ни припасли для нас морлоки, нам хотя бы позволят встретить ее под открытым небом, а не в какой-нибудь зловонной камере темного чрева Земли. Спазм ужаса при мысли о смерти под землей пронзил меня, но прошел, когда я позволил себе оглядеть ландшафт вокруг нас.
Изобретатель машины времени точно его описал. Эта продвинутая эпоха превратила Англию в лесной парк, красота которого вступала в противоречие с отвратительной деятельностью морлоков под землей. Деревья и поросшие сочной растительностью переходящие один в другой холмы, и ни один камень не напоминает о том, что на этом месте когда-то стоял великий город Лондон. Все это было в прошлом.
– А где… другие люди? – спросил я. – Не помню, как их называл изобретатель машины времени.
– Элои? – переспросил полковник Налга. Он и морлокские охранники надели темно-синие очки, чтобы защитить глаза – даже слабое закатное солнце досаждало им.
– Да, именно они.
– Видимо, тот, кто сообщил вам об элоях, наблюдал нашу культуру в несколько более ранний период. Сейчас мы уже не позволяем нашим ценным пищевым ресурсам свободно бродить стадами, а содержим их в садках.
Несколько мгновений после такого откровенного признания в каннибализме меня переполняло отвращение. Но потом я убедил себя, что в этом не больше смысла, чем в обвинении в таком же преступлении льва или другого дикого людоеда. Эти животные, казалось, были в родстве с нами в такой же мере, что и морлоки, иными словами, родство было весьма дальним. Процесс эволюции сотворил из них совсем другой вид. И, несмотря на общие корни, они принадлежали к другому племени. И потому, если бы я мог поднять руку и прикончить их всех одним ударом, я бы совершил это с угрызениями совести не большими, чем испытывает современный мне сельский охотник на хищников по отношению к своим жертвам.