Картер Ник
Ночь Мстителя
Ник Картер
Ночь Мстителя
перевел Лев Шкловский в память о погибшем сыне Антоне
Оригинальное название: Night Of The Avenger
Первая глава
Я повернулся и увидел монаха в желтой рясе, идущего мимо, склонив голову и сложив руки в молитве. Его хрупкое тело только что наткнулось на меня. Он пришел в себя и пошел дальше, не поднимая глаз, не видя ни меня, ни нищих, сидевших на тротуаре.
Впереди меня бежал темнокожий мальчик. Он бежал с обнаженной тощей грудью и энергично двигал узловатыми коленями. Он выглядел таким жалким, таким голодным, что моя рука автоматически потянулась к карману. Но он пролетел мимо моего локтя и исчез прежде, чем я успел отдать ему монеты.
Через секунду мое внимание привлекла элегантно одетая женщина, грациозно выходящая из «роллс-ройса». За цену ее одежды сотни голодных людей на улице можно было накормить в течение месяца.
Я только привыкал к умопомрачительным контрастам Калькутты, когда в семи метрах от здания прозвучал взрыв. Окна выпирали и лопались, как перекачанные воздушные шары.
Я видел, как осколки врезались в полуобнаженные тела нищих и разорвали парижское платье женщины из «Роллса». Я услышал крики и стоны боли, затем невидимый кулак давления воздуха ударил меня в грудь и сбил с ног.
Дым клубился за камнями, летевшими по улице и врезавшимися в автомобили, припаркованные напротив. Прежде чем я потерял сознание, я увидел, как обрушились верхние этажи здания. Медленно, как тающий воск, конструкция теряла свою форму, когда стальные балки прогибались, а доски треснули и рассыпались. Вокруг меня посыпался сильный град камней и цементных блоков.
Когда твердый предмет ударялся мне в затылок, боль была невыносимой. Я помню, как очень ясно подумал: «Я умру». А я еще даже не приступал к заданию.
Потом все почернело, и я больше не чувствовал боли.
Меня разбудил звук сирен, тех странных английских гудков, которые больше подходили для маленьких европейских полицейских машин, чем для большого кадиллака скорой помощи, остановившегося в нескольких дюймах от моей головы на тротуаре.
Я почувствовал, как кто-то вытаскивает осколки из моих ног, и услышал знакомый голос, говорящий со мной издалека.
'Ник? Это ты?'
Вопрос показался мне глупым. Но голос продолжал повторять вопрос, и я не мог ответить. Мой рот был полон пыли и кусочков цемента.
— Ты еще жив, Ник? Ты меня слышишь?'
Мне под руки подхватили и крепкие мужчины осторожно подняли меня на носилки. Я лежал плашмя, пока меня не поместили в машину скорой помощи, но я сел, когда старый «кадиллак» остановился на Чоуринги-роуд.
Человека, который разговаривал со мной на улице, там не было; со мной ехали только худые медбратья-индийцы, и я им не доверял.
Не то чтобы у меня было с собой много денег. Меня больше беспокоило оружие, вшитое в мой костюм.
В окно я видел собравшуюся на улице толпу перед дымящимися руинами взорванного здания. Несколько человек снимали камни с раненых на тротуаре, а другие забрасывали камнями полицейскую машину. Полиция уже стреляла в толпу баллончиками со слезоточивым газом, и казалось, что небольшой бунт неизбежен.
Через минуту «кадиллак» оставил толпу позади, и, если не считать боли в голове и грязи во рту, я чувствовал себя туристом на экскурсии.
Честный гид должен был бы описать Калькутту как «самый грязный, самый грязный, самый больной, гнилой город в мире».
Но на несколько кварталов Чоуринги-роуд была раем для Торговой палаты. Музеи, правительственные учреждения, небольшие отели и просторные частные дома выстроились по обеим сторонам, но за их пределами находились вещи, от которых западному человеку стало бы дурно.
Калькутта, как и большинство душных, переполненных городов, — один из крупнейших в мире. Только трущобы разные. Миллион жителей города вообще не имеют жилья. Они живут на улице, на тротуаре, в парках и общественных зданиях. Днем они попрошайничают и воруют, чтобы остаться в живых. Целые семьи рождаются, живут и умирают, не имея даже самой примитивной крыши над головой, не в лучшем положении, чем крысы, с которыми они дерутся из-за мусора.
Ночью ряды спящих напоминают трупы, выложенные для сожжения после эпидемии. Более удачливые живут в трущобах или буэсти, крыша которых возвышается на полтора метра над землей. Единственная вода — это илистая и невыразимо загрязненная вода реки Хугли.
Я вспомнил, когда в последний раз был в Калькутте. Был сезон дождей, и по улицам текла открытая канализация.
Так что я не был бы особенно заинтересован в этой поездке. Я отправился туда по заданию, зная, что город представляет собой выгребную яму болезней и грязи.