Гарри выглядел совершенно неправильно и ненормально, когда приехал в Хогвартс.
Возвращение на восьмой дополнительный курс обучения в школу волшебства само по себе было каким-то неправильным, сюрреалистичным. Восьмикурсники, прошедшие Битву за Хогвартс, стояли на платформе вокзала Кингс-Кросс какие-то потерянные, испуганные… дикие. Иного слова Драко подобрать не мог.
Он понимал свое чувство потерянности, ведь ему в Хогвартсе действительно было не место. Именно с его подачи Пожиратели проникли в школу, и пусть тогда так и не смог убить Дамблдора, в его смерти все равно была вина Драко, парень это чувствовал. Этим летом он узнал из интервью «Придиры» о том, что директор на тот момент уже умирал, более того — у них со Снейпом была договоренность, что профессор зельеварения убьет Дамблдора, когда то потребуется. И это «пожалуйста», что парень воспринял как просьбу помочь, являлось просьбой убить его. Когда Драко читал эти строки интервью, данного самим Гарри Поттером, его трясло до ужаса. Чертов Поттер был там и видел его падение, которое сам гриффиндорец считал возвышением.
Именно так он сказал на суде, когда старался уберечь Малфоя-младшего от Азкабана. К слову, национальному герою это удалось, и Нарцисса разве что в ноги не кинулась подростку со словами благодарности, на счастье, тот вовремя ее остановил и с грустной улыбкой во взгляде заметил, что «это ведь вы меня спасли. А Драко в самом деле не виноват. Все справедливо, миссис Малфой».
Тогда Поттер в первый раз с первого курса назвал его по имени.
Тогда Поттер в первый раз в открытую признал, что вина Малфоя не столь велика, как считают все (хотя сам Драко в глубине души ощущал ее и, кажется, словно искал наказания).
Тогда Поттер дал понять, что Малфой не все знает о войне, на старт которой повлиял (и изумился до ужаса, когда часами позже мать призналась, что соврала Темному Лорду о смерти Гарри).
Тогда Драко впервые смог сказать ему «спасибо» за защиту, а мальчик-который-выжил лишь улыбнулся с грустью в очередной раз и кивнул со словами «удачи тебе, Драко».
Тогда Драко, глядя в глаза гриффиндорца, понял, что Гарри Поттер на самом деле умер.
В его изумрудном взгляде не было ни капли жизни, которой он прямо-таки плескал в прежние годы учебы в Хогвартсе. Он выглядел не просто выжатым и испепеленным горнилом войны — черт подери, он действительно выглядел мертвым. В глазах, что раньше блестели азартом, сейчас не было даже боли — в них словно навечно запечатлелась Смерть, и смотря в глаза Герою, Драко словно видел кладбище.
Тогда Драко призадумался: не так ли выглядят люди, приговоренные к поцелую дементора, из которых уже выпили душу?
Тогда Драко поймал себя на мысли, что даже Темный Лорд его так не пугал, как безжизненные глаза Гарри Поттера.
***
Гарри Поттер был совершенно неправильным все два месяца, прошедшие с начала восьмого дополнительного курса. Безжизненный взгляд некогда ярких изумрудных глаз словно являл собой настроение всего Хогвартса. Да, многие ученики постепенно начали приходить в себя, старались учиться жить заново. Все чаще слышался в стенах измученной войной школы детский смех, первогодки, особенно не знающие толком ничего магглорожденные, устраивали на улицах веселую беготню, и нередко к ним начали присоединяться и ученики постарше…
Дети с пятого курса и старше, казалось, словно навсегда замерли в войне, в страшных событиях прошлого учебного года, когда Хогвартс впервые перестал быть по-настоящему безопасным местом. Далеко не всем им доставалось от Кэрроу и других Пожирателей, мнивших себя королями положения, магглорожденных в тот год и вовсе толком не было, лишь один Дин Томас рискнул — с другой стороны, потом выяснилось, что он все же полукровка, но это не спасло его от постоянных пыток. Все дети, кто уже в почти взрослом возрасте оказался в горниле войны, кто сражался наравне со взрослыми в Битве за школу, словно… поникли и обессилели. Однако общее настроение младших ребят помогло и им словно очнуться от коматозного сна и прийти в себя. Постепенно отделившиеся ученики начали общаться друг с другом, делиться проблемами, и даже противоборствующие факультеты негласно объявили перемирие. Полностью Драко это осознал и до ужаса изумился, когда увидел в Большом зале Пэнси, плачущую на коленках у Джинни Уизли, а та гладила ее по голове с грустной, но доброй улыбкой.
Многие нашли себе новых товарищей. Луна Лавгуд нередко делала прически Миллисенте Булстроуд и вплетала в ее волосы ромашки, принесенные заботливым Невиллом. Сам Невилл в это время рассказывал что-то незнакомому парню с Когтеврана и Блейзу, делавшему вид, что его это не интересует, однако все равно время от времени вставлявшему в беседу свои ремарки. Грейнджер почти все время пропадала на общественных делах школы, а когда находилась в Большом зале, все чаще подсаживалась за столы других факультетов. Правда, огромного труда ей стоило прийти за стол Слизерина. Девушка явно волновалась, однако Астория молча уступила ей место рядом с собой, и после этой знаменательной беседы гриффиндорка все чаще оказывалась у слизеринских владений. Рон Уизли неожиданно сдружился с Ноттом и часто что-то серьезно обсуждал с ним даже под покровом ночи, что сильно удивляло Малфоя.
Каким-то образом так оказалось, что и он, и Гарри оказались совершенно одни. Драко в принципе все обходили стороной, даже Грейнджер, умудрившаяся подружиться почти со всем его факультетом, так и не смогла подойти к нему. Малфой не особенно и желал этого, но все же почему-то ему становилось не по себе, когда смелая гриффиндорка испуганно прятала от него свой взгляд. Сам же идти первым он опасался и боялся, но в этом признавался только лишь самому себе. В какой-то момент Драко поймал себя на мысли о том, что его не столь пугает собственное одиночество, сколько странное поведение и отрешенность Поттера. Несмотря на весь свой героизм и статус, он все это время так и оставался одиноким. Нет, к нему подходили, беседовали, брали автографы (какая мерзость), и он даже улыбался людям, однако в глазах была лишь смерть, холодная и страшная. Улыбка явно была не настоящей, вымученной, но остальные словно не хотели этого видеть. Видимо, боялись взглянуть в лицо смерти, которую Поттеру удалось немыслимым чудом пережить. Сам Гарри почти не стремился ни с кем общаться, закрываясь в себе, словно в раковине. Он даже практически не поднимал взгляд, лишь иногда пробегался им по окружающим, по самому Драко — и почему этот взгляд казался ему таким болезненным и затравленным? — и снова опускал его вниз, куда-то в пол.
С учебой в этом году у Поттера не ладилось еще больше, чем обычно: котлы постоянно расплавлялись, вызывая огорчение Слизнорта, предметы не трансфигурировались нормальным образом, а когда Гарри даже не смог в какой-то момент вызвать патронуса, Драко даже почувствовал какую-то горечь в себе самом. Взгляд Поттера же тогда окончательно потух.
Малфой видел, что и Рон, и Гермиона, и Луна беспокоились за него — поддерживающие объятия и тревожный взгляд Драко не пропустил. Однако Гарри отмахивался от них и с робкой улыбкой отвечал слова, которые Малфой уже успел выучить у него наизусть: «Я в порядке».
«Я в порядке», — отвечал Гарри в Большом зале своим друзьям, и Драко умел читать это по его губам.
«Я в порядке», — Драко случайно услышал разговор Гарри с директором Макгонагалл недалеко от ее кабинета.
«Я в порядке», — сообщил Гарри, когда Слизнорт чуть задержал его после урока, а Драко убирал свой котел в шкаф и стал невольным слушателем.
«Я в порядке», — утверждал Гарри привидению Плаксы Миртл, к которому Драко пришел немного не вовремя.
Но достаточно было посмотреть на Гарри Поттера одну секунду, чтобы понять: он вовсе не был в порядке.