Она не помнила, сколько времени продолжалась атака. Голова ее шумела от беспрерывной трескотни вокруг, криков и напряжения, по лицу струйками стекал пот.
Когда вокруг наступила тишина, Вера не сразу ее почувствовала, и только окрик ефрейтора вернул, наконец, ее к действительности. Она огляделась: поле перед траншеей на всем ее протяжении было безлюдно, даже «ее» немец за камнем не двигался — знать, достала его все-таки последней пулей.
Вера отерла потное лицо, подошла к Ануфриеву.
— Вот и всё, дочка, — сказал ефрейтор удовлетворенно, как говорят хорошо поработавшие, уставшие люди. — Ни один не двигается, как и должно быть.
Он тяжело оперся о стенку траншеи и медленно, оберегая больную и, видимо, сильно натруженную ногу, осел вниз.
— Надо диск дополнить. Вдруг опять пойдут, чем черт не шутит.
Он подтянул к себе вещевой мешок.
— А ты, дочка, метко била. Молодец!
— Ну, какой я стрелок, — смутилась Вера. — Вот вы — настоящий герой. Очень нога болит?
Вера осмотрела его повязку и заторопилась по траншее — возможно, раненые есть, ждут ее.
В этой схватке понесли потери и гвардейцы. Из строя вышло три человека: один убит, двое получили тяжелые ранения в голову.
Когда Сергей Князев подошел к тяжелораненым, один из них был уже перевязан, но в сознание так и не пришел. С другим занималась Казакова. Лица ее Сергей не рассмотрел, видел лишь энергичные движения ее маленьких рук. Тут же лежала санитарная сумка девушки, рядом, прислоненный к стенке траншеи, стоял автомат. Сергей потрогал его — ствол был теплый. «Милая, как же тяжело тебе с нами», — подумал он с внезапной нежностью. Подсев к девушке и показывая глазами на раненых, шепотом спросил — Плохи у них дела?
— Очень, — не прекращая работы, тихо, почти одним движением губ, ответила Вера. — У того, — она показала на перевязанного, — сквозное ранение в лицо. Еле дышит. У этого — пулевое ранение в височную часть, череп задело…
Вера закончила перевязку, положила под голову раненого противогаз и, стряхнув землю с шинели, надела санитарную сумку.
— А ты, Вера, никак тоже ранена? — испугался Сергей. — Щека в крови.
— Не может быть. Ничего не чувствовала. — Она быстро провела рукой по щеке. — Нет, конечно. Просто выпачкалась.
Вера подошла к первому раненому, пощупала пульс.
— На операционный стол надо. Немедленно, — сказала она почти с отчаянием. — И еще четырем необходима срочная операция.
— Как только подоспеют наши, сразу отвезем их в медсанбат, — пообещал Сергей. Он дотронулся до плеча девушки и не сказал, а попросил, как просят близкого человека о серьезной услуге:
— Будь умница, не горячись. Дело только начинается…
Вера, прислонясь к стенке окопа, проводила его глазами до изгиба траншеи.
Как и вся седьмая рота, последний месяц Казакова провела в жарких наступательных боях. Остались позади бои за Барвенково, тяжелые, утомительные бои под Запорожьем, где она вынесла восемнадцать раненых.
Порой Вера так уставала, что валилась с ног около раненого и засыпала беспробудным сном. Однажды она проспала сильнейшую бомбежку и не слышала, как ее перенесли в щель. И все-таки, несмотря на огромное напряжение, она чувствовала себя довольной и счастливой…
А совсем недавно, отправляя Сергея Князева в госпиталь, Вера считала себя самым несчастным человеком. Рана у Сергея была тяжелая, но ее мучила не сама рана, а нелепое, день и ночь терзавшее сомнение: не перепутал ли госпитальный врач чего-либо, точно ли он ввел Сергею противостолбнячную жидкость? Эта навязчивая и несуразная мысль изводила ее три недели, пока она не получила письмо из армейского госпиталя. Письмо было короткое, лаконичное, написанное еще слабой рукой, но как перевернуло оно настроение Веры, в какие чудесные краски окрасило жизнь!
После возвращения Сергея в батальон между ними и слова не было сказано о любви. Но ей и не нужны были слова. Зачем слова, если все можно прочитать в глазах, в интонации, как вот сейчас, когда он попросил ее быть осторожней…
Очередной огневой налет отвлек Веру от мыслей о Сергее. Она встряхнулась и сразу вспомнила про Ануфриева. «Я еще не заходила к нему после атаки!»
Все раненые были равны для Веры, всех она жалела и о всех заботилась; но Ануфриев, после того как она вместе с ним отражала атаку фашистов, стал особенно дорог ей. Зная, какие боли испытывал Ануфриев, когда подымался с перебитой ногой, чтобы стрелять по врагу, она восхищалась им.
Ефрейтор лежал в своем окопчике. Глаза его были закрыты, и Вера подумала, что он спит. Лицо его казалось очень бледным, а светлые волосы на голове — влажными. На бруствере окопа в углублении были спрятаны три гранаты, прикрытые пилоткой. Вокруг валялись стреляные гильзы.