Редактор передачи провела в углу фойе маленькую репетицию. Репетиция прошла удачно, и они отправились в студию. Эрика не смущали люди с экспонометрами, микрофонами и блокнотами, сновавшие в закутке между камерами операторов и прожекторами осветителей, не пугали электронные часы на высоких штативах по обе стороны от столика – моргающие цифры показывали, сколько времени в запасе у говорящего, не волновали вопросы редактора, звучавшие теперь совсем по–иному, не так, как на репетиции.
Пугали его четыре телевизора, установленные в нескольких метрах от столика, на их экранах он мог лицезреть самого себя. Это, видимо, было необходимо для корректировки позы и движений, более опытные выступающие, наверное, так и делали, но Эрика это совершенно выбило из колеи. Ему казалось, что он превратился в четыре разных лица и в то же время отвечает за них за всех. Огромное, невыносимое чувство ответственности. Он уже неспособен был думать, о чем говорит, на все вопросы отвечал наспех, дежурными фразами, о диапозитивах и вовсе забыл. Он был занят тем, что думал, куда деть руки, как повернуть голову, какое плечо поднять повыше и какое опустить пониже. Казалось, те четверо ему не подчиняются, он хотел повернуться так, а они поворачиваются иначе, он хотел только чуть–чуть приподнять глаза, а они уже буравили взглядом потолок.
В разговоре с Вазовым–Войским возникло сходное ощущение. Эрик раздвоился.
– Ради бога, не занимайте денег от моего имени, – попытался шутить Эрик.
– Нам надо поговорить.
– Только не здесь, не у проходной, а то мне завтра не отделаться от расспросов, – сказал Вецберз.
– Приглашаю в ресторацию «Пять небоскребов».
– Стоит ли? У меня мало времени.
– О, там обслуживают мигом! Это недалеко отсюда.
Они молча шагали по узким улочкам мимо покосившихся деревянных домишек, дышавших все же семейным теплом и уютом. Все знали, что этот квартал подлежит сносу и на его месте воздвигнут двадцатидвухэтажные здания, все понимали разумность этого, а все–таки в глубине души было жаль и домиков, и улочек – утрата, которую не восполнить. Лишь начисто лишенным воображения людям могло казаться, что здесь одни лишь пыльные переулки, ветхие заборы, неудобные квартиры да старые, уже не дающие урожая яблони.
– По–моему, поблизости никаких ресторанов нет, – хмуро сказал Эрик, когда они отмахали с полкилометра.
– В конце концов, не все ли равно, где говорить, – буркнул он, пройдя еще несколько кварталов. – Если это так важно, как вы утверждаете.
– Не заметили, как на нас смотрят? Мы очень похожи. Это бросается в глаза.
– В школе тоже был один похожий на меня мальчишка, не помню его фамилии, – холодно ответил Эрик. – Я где–то читал, что почти все президенты имеют двойников. И не только президенты. И денежные тузы, и кинозвезды – боятся, что их похитят, подменят.
Пришли… Здесь, за углом…
Через узкие двери магазинчика протискивались наружу мужчины с бутылками и бумажными свертками в руках и тотчас скрывались в соседнем дворе.
И Виктор вынырнул из лавчонки с двумя парами пива.
– Куда массы, туда и мы, – сказал он.
За длиннющим забором, на котором огромными буквами было написано «Осторожно – стройка», «Работы ведет СУ–57», простиралась недавно заложенная строительная площадка. Железобетонные панели, полузасыпанные ямы с дождевой водой, траншеи для коммуникаций. На огромной территории виднелось несколько зеленых островков, посреди которых торчали концы балок, арматура – все, что осталось после сноса деревянных хибар; кирпичные дымоходы потемневшими перстами грозили небу.
В кустах красной и черной смородины шныряли старухи, собирая урожай. Какой–то мужчина в шляпе выкапывал хрен. Рядом с ним на земле стояла высокая корзина. Корзина почти доверху была полна кореньев. Нелегко будет тащить, подумал Эрик.
Примостившись у железобетонных панелей, мужики разливали вино по граненым стаканам, закусывали с ножа рыбными консервами и вели задушевные беседы.
– Ресторан что надо, верно? – усмехнулся Виктор.
– Я не могу здесь оставаться…
– О! Разместимся по соседству. Там меньше посетителей и никто не мешает мыслить большими категориями… Не следует отрываться от масс. У нас, народа, тоже свои проблемы. Как с утра опохмелиться и к вечеру окосеть.
– До свиданья!
– Погоди! – Виктор взял его за руку. – Этот ресторан сущая ерунда по сравнению с тем, что я тебе сейчас скажу! Сдается мне, ты мой брат! Ты мой брат–близнец! У нас не только одинаковая внешность, мы и родились в одном месяце и в одной и той же больнице. Так что сомнений быть не может! Только я по документам на два дня старше.
Смоляной камешек на деревянной шайбе… Круговая линия в десяти сантиметрах от основания заготовки, чтобы орнамент не соскользнул чересчур низко…
Он пытался восстановить свое душевное состояние в ту минуту, когда Виктор заявил об их родстве. Нет, он не был к этому готов, хотя предчувствовал нечто подобное, вышагивая рядом со своим двойником. Но, услышав это от Виктора, он упрямо, едва ли не яростно, отказывался поверить очевидному. Потому что не хотел верить, отмахивался от приводимых фактов, лихорадочно выискивал контраргументы. Ему этот человек был неприятен, но повернуться и уйти Эрик не мог, другой возможности выяснить это недоразумение, говорил он себе, не представится. Я остаюсь, чтобы выяснить истину, установить, что никакого брата у меня не было, нет и не будет, отмести необоснованные подозрения от матери. Уговаривал, убеждал себя и все же был сам не свой. У меня есть брат.
Брат.
Как теперь вести себя дома? Как ни старайся, по–старому не получится. Надо поостеречься, чтобы мать не увидела Виктора. Она больна, для нее это может кончиться плохо. И ничего больше у нее не спрашивать. Утром она и так выглядела встревоженной. Где уж ей в одиночку было управиться с двумя мальчишками? Мать–одиночка… И все равно это не оправдание. Понять можно, оправдать нельзя.
Кто–то легонько стукнул его по плечу. Эрик обернулся, увидел Витольда. Из–за шума не было слышно слов, и Витольд жестами показал, чтобы он выключил агрегат.
Эрик слез с высокого табурета и вышел с Витольдом за дверь.
– Одолжи до получки, – сказал Витольд.
– Сколько?
– А сколько ты можешь?
– Надо прикинуть.
– Зинка из резального продает модные туфли. Купила, а жмут. Хочу взять для Сони, ей в самый раз.
Прошла третья неделя, как Витольд вернулся из наркологической лечебницы. Держался пока молодцом и работал как вол. Соня расцвела, помолодела, но внимательный человек мог прочесть в ее глазах полный страха вопрос: «Надолго ли?»
– Пошли в раздевалку, посмотрю, что у меня там в кошельке.
– Я с получки отдам!
– Ладно… Слышал.
А если Виктор ошибается? Конечно, может быть и ошибка. Пока до конца не проверено, нечего и голову ломать. Дни рождения почему–то не совпадают. Виктор на два дня старше. Стоп! Может, это его очередная мошенническая выходка? На всякий случай надо позвонить в милицию следователю Дауке. Как мне сразу не пришло в голову, что все это может быть обыкновенным жульничеством? Хотя… Что он может у меня выманить? Ничего. Ровным счетом ничего. И все–таки Дауке надо было позвонить.
После работы Эрик должен был встретиться с Виктором. Вазов–Войский надеялся за эти дни раздобыть новые факты.
– Добрый вечер!
– Привет!
– Куда пойдем?
– Какая разница. Особых новостей нет. Сдается мне, я нашел объяснение, почему не совпадают дни рождения. Если меня подменили, то я ведь живу с датой рождения того, другого ребенка.
– В принципе верно.
– И еще. Сдается, и у тебя мать ненастоящая, тебя тоже усыновили.
– Чем дальше в лес, тем больше дров… Что ты еще наплетешь?
– С больницей у меня все, больше сведений не наскрести. Может, ты попробуешь?
– Вот уж чего не умею.
– Сходи, поговори.
– С кем?
– Сестрички, доктора… В городском архиве у тебя нет связей?
– У меня нигде нет связей. Ты думаешь, в архиве еще хранятся больничные документы тех лет?
– Где–то должны же они храниться.
– Двадцать пять лет… Многовато.