Выбрать главу

– Это перст божий, соседушка, что я позвонил в милицию. Я не хотел звонить, думал, это мастер… В последнее время вы ремонтом занялись, материал, вижу, к вам возят, в доме, слышу, работают. Думал, заодно решили крышу починить. Но странно, что зимой… И холодно, а он легко одет. В той же куртке, что осенью. Я его тут в третий раз вижу. Сразу после Октябрьских, затем на прошлой неделе и вот сегодня. Видимо, разнюхивал, что за вещи, стоит ли брать… перед Октябрьскими он долго вертелся у вас под окнами, все заглядывал… А сегодня… Забрался на крышу веранды, подходит к окну, встает на корточки. С крыши не слезает, забирается через окно в комнату. Был бы это стекольщик, высунулся бы изнутри, так? Тут собака залаяла. Страшно лает, верно, шерсть дыбом, и вдруг замолкла. Совсем, ни звука… Вот я и позвонил, и товарищи из милиции сразу приехали.

– Моя фамилия Даука. Мы с вами говорили по телефону. Меня интересует, не пропало ли что–нибудь из вещей.

– Вряд ли я так сразу смогу сказать.

Зайга окинула взглядом зал. Все было вверх дном, дверцы буфета раскрыты настежь, ящики вытянуты, и содержимое вывалено на пол, в шкафу полный кавардак, на полу у камина осколки разбитой вазы. А посреди комнаты два желтых чешских чемодана, которые они с Вилибалдом купили для предстоящего путешествия. Видно, битком набитые. И большущий саквояж старой Кугуры из крокодиловой кожи, купленный старухой в Швейцарии на рубеже столетий, и спортивная сумка, и еще клетчатый полотняный чемоданчик на молнии, о существовании которого она уже успела забыть, – с ним она пришла в этот дом ухаживать за старой женщиной; значит, вор перерыл антресоли в прихожей.

– Если вы хранили дома деньги и ценности, посмотрите, все ли на месте.

– Денег было немного. Рублей сто. Взяты!.. Они были здесь, в этом ящичке. Но почему Шерифа, почему собаку, изверг!

– Не специально. Просто собака ему помешала.

– Все равно изверг!

Следователь Даука пожал плечами и сказал:

– Надо бы достать из чемоданов вещи и сложить, как лежали, так вы быстрее определите, чего не хватает и что разбито.

– Его уже увезли?

– Нет, он наверху. Показывает, как проник в дом и тому подобное. Обычные формальности. Мы сейчас с вами поднимемся. Похоже, парень пропал окончательно. На самое дно опустился. Я с ним не впервые встречаюсь.

Сосед, моргая близорукими глазами, изучал набор воровских инструментов.

– Взгляните, что за отмычки, – показал он на связку ключей.

– Вначале он пытался проникнуть в дом через двери, но не сумел их открыть.

– Здесь ничего нашего нет, – сказала Зайга, взглянув на связку отмычек, трехрублевую купюру, монеты различного достоинства и несколько нераспечатанных карточных колод. Все это лежало на большом круглом столе.

– Это нашли у него в карманах, – пояснил Даука. – Что они там так долго возятся!

– Товарищ следователь, а я вас знаю, – сказал сосед. – Айгин папаша, да? Она лежала с моей внучкой в одной палате. Теперь ей лучше?

– Да. Вроде все в порядке. И все–таки, знаете, живем в страхе, как бы не повторилось.

– Да–да, понимаю… Извините, я не хотел вас отвлекать.

Давно не бритый, грязный, в затасканной одежде. Возбужденный блеск глубоко запавших глаз. Смотрит дерзко и с ненавистью. Когда вошла Зайга, он откинулся в кресле (оно должно было стоять за письменным столом Вилибалда, но было придвинуто к стене), демонстративно закинул ногу на ногу, скрестил на груди руки и застыл, как изваяние. Он проделал это так быстро, что милиционеры не успели ему помешать.

И вдруг всем бросилось в глаза необычное сходство вора с юношей на фотографиях, развешанных по стенам, фотограф запечатлел его в прыжке у волейбольной сетки, с завоеванным кубком в высоко поднятой руке, в кругу восхищенных болельщиков. Только вор был, пожалуй, несколько старше и имел не столь благополучный вид. И все же в первый момент казалось, что это он изображен на фотографиях, сделанных несколько лет назад, хотя по одежде болельщиков можно было определить – это конец пятидесятых, начало шестидесятых годов: галстучные узлы с булавочную головку, брюки узкие, как дудочки.

«Они определенно состоят в каком–то родстве, и Вазов–Войский это знает, – подумал Харий Даука. – Он же открыто демонстрирует это, чтобы мы, во всяком случае хоть кто–то из нас заметил». А мысли тем временем не спеша и основательно перемалывали недавно всплывшие факты. Как обычно. Будто без его участия. И оказывалось, что вопросов больше, чем ответов.

Если этот бедолага впервые был здесь перед Октябрьскими праздниками и все разузнал, то почему не вломился сразу же? Что его остановило? Может быть, именно з а м е ч е н н о е сходство? Не заметить фотографий он не мог, если, стоя на крыше зимней веранды, смотрел в окно, как свидетельствует сосед. Почему тогда не ломился, а сейчас вломился? Да еще собаку прикончил! Состояние крайнего отчаяния? Да нет, какие только глупости не придут в голову! И все же…

– Простите! – извинилась хозяйка дома и торопливо выскользнула за дверь.

Даука с удивлением отметил, что не слышно ее шагов вниз по лестнице. Ведь в коридорчике одни лишь голые стены, оклеенные симпатичными обоями. Что там могло ее задержать?

Так прошло секунды три–четыре, вдруг дверь с треском распахнулась – и на пороге вновь появилась хозяйка. Глаза ее теперь сверкали гневом, губы сжаты в струнку и на скулах выступили красные пятна. Следователь Даука, не раз бывавший в подобных ситуациях, насторожился. Если женщина поведет себя в отношении задержанного чересчур агрессивно, ему придется вмешаться. Однако она вдруг накинулась на самого следователя, тон ее был угрожающим.

– Это только шутка… Не было никакого преступления! Вы поняли? – И все это повелевающим тоном, каким разговаривают начальники, когда заставляют подчиненных поверить в то, что черное это белое, и в тому подобную чепуху. Неумно. При отсутствии элементарной логики разве могут помочь угрозы в голосе, барская поза! Наивная надежда одержать верх в борьбе, где победить вообще невозможно. – Ничего ровным счетом не произошло! Вам ясно, я спрашиваю? Отправляйтесь по своим делам, здесь вам делать нечего!

Следователь Даука оторопел.

По лицу Вазова–Войского пробежала усмешечка.

Высоко подняв голову, женщина вышла в коридор походкой победительницы. Каблучки застучали по лестнице, шаги ее отдавались гулким эхом, словно в замкнутом пустом пространстве.

Она вошла в кухню, и тут силы ее оставили. Что–то в ней надломилось, мысли сделались вялыми, движения – механическими. Машинально открыла она холодильник и стала выгружать на стол его содержимое: масло, салаты, сыр, консервы. Еды было много, ведь в этом доме только завтракали и ужинали, обедали же в столовой или кафе. Она вскрывала одну за другой консервные банки – сардины, шпроты, икру, паштет, тушенку. Все подряд.

В кухню едва ли не бегом влетел Вилибалд, надувшийся как индюк. Гладко отутюженные сорочки и элегантные галстуки вернули ему сознание собственного достоинства. То ли он случайно тут оказался, то ли позвонил кто.

– Я требую объяснений, дорогая!

– Уходи… Я тебя не задерживаю… – бесконечно усталым голосом сказала Зайга.

– Я, кажется, имею право знать…

– Ну иди же… Оставь меня в покое… Я тебя очень прошу…

Если он не закроет рот и не уберется отсюда, я швырну в него чем–нибудь. Я швырну в него чем попало или ударю его сейчас.

И она сосредоточенно продолжала вскрывать консервные банки. Одну за другой. Впечатление было такое, что она собирается накормить целую роту солдат, а вовсе не одного–единственного человека.

Хлопали двери, слышалась какая–то возня, люди входили и уходили. Зайга хотела собраться с духом и выглянуть в окно, но видеть, как его уводят, несмотря ни на что, – как это страшно. И в этот момент молнией пронеслась в голове ужасная мысль: «А как же второй?»

Жить не хотелось.