«За подрывную и разведывательную деятельность в тылу врага, за доставку ценных сведений партизанам и проявленные при этом мужество и отвагу Президиум Верховного Совета СССР награждает ученика Раздольской средней школы № 1 Сомова Сергея Викторовича медалью «За боевые заслуги».
Снова все повернулись в мою сторону, зашептали: «Иди… — иди… Чего же ты…»
А я так растерялся, что ничего не понимал. Тётка подталкивала меня к трибуне. Словно в тумане, пошёл я к военному. Духовой оркестр грянул туш, в зале все повставали и дружно захлопали.
Командир партизанского отряда долго тряс мне руку — она даже в плече заболела, приколол на моей рубашке медаль и повернул меня лицом к залу. Мне нужно было что-то сказать, а я совсем опешил, только глупо улыбался и хлопал глазами. С передних мест подсказывали: «Кричи: «Служу Советскому Союзу!» Я сказал себе под нос так, что и сам не расслышал: «Служу Советскому Союзу» — и торопливо полез со сцены.
В проходе меня окружили мальчишки, застрекотали, залапали руками.
— Серёга, покажи…
— Дай потрогать!
— Ох ты, блестит!
— Вот повезло!
— Не наступай ему на ноги… Куда лезешь!
Да, в этот день я был самый счастливый человек на земле.
Домой я шёл не один. Меня, Настеньку и тётушку Екатерину Макаровну до самого дома провожали ученики и учителя. Я готов был всех расцеловать, если бы не моя проклятая робость.
Мишка Шайдар старался протиснуться ко мне и всё время повторял:
— Ты на меня не обижайся… Я ж не знал.
— Я не обижаюсь.
— А я знал, я сразу догадался, что ты партизан, — торопливо, сыпал Васька Блинов, — ещё как мы с тобой в реальное ходили…
— Ничего ты не знал, — возражали ребята.
— Нет, знал. Когда в полиции погреб взорвали, я сразу сказал, что это Серёжкина работа. И ещё когда он на моё место у окна просился…
После майских праздников из Куйбышева приехали моя мать и сестрёнка Оля. Нам дали хорошую квартиру в отремонтированном доме в центре города.
По утрам за мной заходила Настенька (вместе с отцом она жила теперь неподалеку от нас). Я всегда носил её портфель. На углу нас обычно поджидал Женька, и мы втроём отправлялись в школу.
Конечно, я не очень гордый, но мне всегда приятно смотреть на Доску почета. На ней висит моя большая фотография, обведённая красной шёлковой ленточкой. С фотографии я смотрю прямо на дверь, так что каждый входящий в школу обязательно встречается со мной взглядом.
С тех памятных лет много воды утекло. Я окончил среднюю школу, а потом лесохозяйственный институт вернулся в свой родной город и, как мой отец, стал работать лесничим. Мы поженились с Настенькой, у нас двое детей. Они ходят в ту же школу, куда ходили и мы.
23 февраля меня всегда приглашают в гости пионеры чтобы я рассказал им о далеких военных годах полных опасностей и необыкновенных приключений.
Волки
Рассказ
Холодный майский день. На дне глухого оврага, поросшего густым колючим терновником и лещиной, стоит староста села Размыкайловки Кавров и немец Курт Винтер, молодой офицер в новеньком зелёном мундире. Несколько поодаль — неподвижная фигура солдата. Это огромный детина в каске и кованых сапогах. В руках у него автомат.
Старосте лет пятьдесят; он грузен, одет в телогрейку защитного цвета, перепоясанную широким комсоставским ремнем.
Рядом под кручей, среди размытых корневищ орешника, чернела, словно отверстие русской печи, волчья нора. Земля вокруг неё вытоптана, там и тут валяются обглоданные кости и клочья шерсти. Чувствуется крепкий запах зверя и падали.
Офицер нетерпеливо переминался с ноги на ногу, поскрипывая сияющими сапогами. Обращаясь к нему, Кавров говорил:
— Вы не беспокойтесь, пан офицер. Сейчас привезут Ионова Кузьку, и всё будет сделано. Он их в один момент вынет. Этому Кузьке семь лет, а он вот такой, — староста нагнулся и опустил ладонь до уровня своего колена, — с моего Ивана. А Ивану на той неделе четвёртый годок пошёл. Сущий муравей, честное слово. Но уж скор да ловок! Что на дерево влезть, что в колодец спуститься — в один миг. Только покажи.
Офицер не понимает по-русски, но слушает со вниманием и согласно кивает головой. Староста тоже знал, что немец ни бельмеса не понимает, но продолжал говорить. Неудобно же, чёрт возьми, битых полчаса торчать в этом овраге и молчать.
Винтеру предстоял трёхнедельный отпуск на родину. Однако он не мог выехать с пустыми руками: для молодой жены нужен подарок. Женщины везде одинаковы. Но что привезёшь из этой нищей России? Выбивать у пленных золотые коронки и снимать кольца у баб он не может, он человек воспитанный. В деревне же, сожжённой дотла, где стояла их часть, хоть шаром покати — не найдешь порядочной вещи, стоящей внимания. А подарок нужен. Курт уже совсем отчаялся, как вдруг в голову пришла мысль привезти в Германию волчонка. В самом деле… У него на родине волков нет, их уничтожили начисто, и соседи умрут от зависти, увидев, как в его берлинской квартире по коврам будет бегать маленький руссише вольф.