— Гм… — пришел в чувство и Ткаллер, — Белый свет действительно большая загадка, и определение «белый» достаточно условно. Но мне хотелось бы узнать… Если компьютер доктора Акинавы был уничтожен и все чертежи сгорели вместе с ним, то что же это такое? — Ткаллер указал в угол.
— Упрощенная модель. Создана мною по копиям расчетов. Нечто главное осталось для меня неизвестным. Может быть, и к лучшему… Три года я занимался только «Кондзё», задолжал много денег…
— И все для того, чтобы внести в наш праздник смятение и хаос? — недоумевал Мэр.
— Любознательность! Любознательность, доведенная до страсти! Сознание возможностей! Проникнуть в тайну тайн! Возвыситься над миром! А может быть — осчастливить человечество? Однако предположения насчет «осчастливить» рассеялись при первых экспериментах. Логика машины беспощадна. Это в полном смысле нечеловеческая логика. Например, совершенно оригинальное понимание смешного. Посудите: самая смешная книга столетия — «Майн Кампф» Гитлера. Самая фантастическая — «Капитал» Карла Маркса. Я пробовал их потом прочитать… Не нашел ничего ни смешного, ни фантастического. Я проводил и другие опыты…
— Вы и музыкальные ответы заранее знали? — заподозревал Ткаллер.
— Нет, клянусь Просветленным! Я, например, решил узнать о самом достойном памятнике, который заслужили люди. И что же? Старое разбитое корыто! Машина смеялась надо мной.
— Так, может, и над фестивалем она посмеялась?
— Стоп! А вдруг так и есть?
Наступила тишина.
— Этого мы не узнаем, — ответил Кураноскэ, — я прекратил опыты и просто предложил фестивалю свои услуги. Может быть, я не имел права. Представляю, какую ночь пережил господин Ткаллер.
— Очевидно, он всю ночь слушал какую-то страшную Погребальную мессу.
— Погребальные мессы — удел прошлых веков, — Ткаллеру удалось сказать это довольно убедительно.
— Может быть, компьютер необъективен, — продолжал развивать свою мысль Кураноскэ, — но даже это не главное. Мне всегда казалось, что к его работе подключены какие-то неведомые силы. И… страх! Все, кто как-либо общается с «Кондзё», испытывают страх!
Перепуганная комиссия согласилась с тем, что никаких вариантов, кроме Девятой Бетховена и Восьмой неоконченной Шуберта, у них просто нет. В порыве благодарности Ткаллер обещал раскрыть свою страшную тайну, но после открытия зала и исполнения симфоний. Не совсем доволен остался лишь пастор Клаубер.
— Человеку в земной жизни всегда предоставлено право выбора. Это известно каждому. Но мы зачастую забываем, что жизнь земная дается для того, чтобы мы отобрали здесь все, что будет с нами в вечной жизни. Повторяю, что мы выберем себе на земле, то и возьмем с собой в Вечность.
— Да-да, — кивал Келлер, записывая в блокнот.
— Что вы все записываете? — возмутился полковник, — Дайте взглянуть.
— Нет.
— Тогда прочтите сами.
Келлер с выражением прочитал:
«Разговоры об укусах пауков сильно преувеличены. Паук плюет на жертву, парализует ее своим паучьим ядом и спокойно пожирает ее. За один день пауки уничтожают столько насекомых, сколько весит все человечество…»
— Достаточно, — встал с места Мэр, — Пора идти. Однако я не нахожу в себе сил объявить результаты конкурса. Это должно быть торжественно и убедительно.
После недолгих гаданий общество озарила счастливая мысль: пусть результаты объявит Мисс Фестиваль — очаровательная Кэтрин Лоуренс. Она не знает всех тайн, и у нее должно получиться великолепно. Кураноскэ к этому времени отрегулировал компьютер так, что на мониторе значились известные великие симфонии. Теперь можно было идти. Разбудили бурундийца. Спросонок он не мог понять, где находится, что с ним, только призывал на помощь старшего брата Али, среднего брата Али, младшего брата Али и племянника Джоника. Просил пить, заметив на столе еду, начал есть. Ел он жадно, все подряд. Его пытались оттянуть, обещали покормить в другом месте, но бурундиец почти со слезами умолял дать ему поесть досыта, нет никаких сил идти. Все ждали: в самом деле, лучше будет, если журналист уйдет на своих ногах, без поддержки. В конце концов отвалившись от стола, бурундиец первым вышел из кабинета. Матвей попытался поддержать бурундийца на лестнице, но тот довольно грубо оттолкнул навязчивого помощника: «Уйди, белый человек!»
Последними по лестнице шли пастор Клаубер и полковник.
— Вы это серьезно говорили?.. Здесь мы выбрали, что будем иметь там… В вечной жизни? Что-то я разволновался…