— Ложь! Как-кая ложь! — выскочил будто из-под земли Карлик. Он запрыгнул на повозку, чтобы его могли видеть и слышать, — Я свидетель чуткого, даже братского отношения Пауля к пеликану!
Франсиско пытался стащить Карлика с повозки, но тот крепко держался за прутья клетки, продолжая ораторствовать в защиту Генделя и пеликана. Наконец Франсиско удалось спихнуть «визгливого коротышку» обратно в толпу, но тот тут же кинулся на великана врукопашную. Франсиско отбрасывал его легко, будто мячик, Карлик же мячиком тут же подпрыгивал с земли и снова нападал на толстяка. Многих забавляла эта драчка и поражала абсолютная, как у бультерьера, нечувствительность Карлика к боли. Даже Пауль стоял удивленный, не соображая, что надо бы защитить маленького друга. Лишь пеликан, воспользовавшись моментом, подошел незаметно к клетке, просунул огромный клюв и попытался достать нахохлившегося петушка. Мануэль отскочил в сторону, закудахтал испуганно. Тут уж Франсиско стало не до забав. Он достал свой револьвер и, не медля ни секунды, пальнул вверх.
— Не сметь! Всем от повозки! На пять шагов! — вопил Франсиско, — Считаю до трех! Раз! Два!..
Толпа в страхе отпрянула. Многие спешно пробирались назад. Лишь Карлик присел, изогнулся, как кошка перед прыжком, выбирая удобный момент. Бесстрашием и отвагой горели его глаза.
— Не подходить! Стреляю без предупреждения! — крутил револьвером в воздухе Франсиско.
— Куда вы? — взывал к толпе Карлик, — Сейчас мы его завалим!
— Стоять! — снова предупреждал Франсиско.
На шум прибежал, запыхавшись, полковник со своей командой. Увидев Пауля с Карликом, полковник закипел:
— Опять вы, мерзавцы! Но уж теперь у меня… Кто стрелял?
— Этот! Этот! — указывали из толпы на Франсиско.
— Сюда, — властно протянул руку за револьвером полковник.
— У меня документ на право ношения.
— Разберемся, — сказал полковник, выкручивая оружие из пальцев, — Палить на центральной площади при тысячном скоплении народа? Да в своем ли ты петушином уме?
— У меня холостые патроны, — оправдывался Франсиско, — Это револьвер из театрального реквизита.
Но в толпе не желали слушать оправданий. Осмелев, принялись негодовать вовсю. Тут уж припомнили Франсиско и то, что сольный концерт Мануэля отменил, и что петух вообще сомнительный…
— Мало того, что это не Мануэль! — выкрикивал Пауль, — Так это еще и не Франсиско.
— Позвольте, я же смотрел все его документы, — выступил в защиту справедливости полковник, — Копия университетского диплома, заверенная двумя нотариусами, паспорт на петуха, на Франсиско.
— Петух поддельный. Копия диплома тем более. И хозяин не тот. Это его двоюродный брат Хуан. У них все братья Франсиски, а петухи Мануэли! Семья — петушиный клан. Разъехались по всему миру с десятком Мануэлей, которые ни черта не умеют. Надувательством занимаются! Лже-Франсиски!
— Я протестую! — выкрикнул Франсиско и по привычке потянулся к пустой уже кобуре, — Мануэлю с минуты на минуту возвещать, а вокруг такая нервная обстановка.
— А чего же он сольного концерта не дал, как было обещано? — выкрикнули из толпы.
— Мы всего два часа как прилетели из Южной Америки, и Мануэль не успел войти в новый часовой пояс.
— Вранье! Вместо сольного концерта устроил прилюдную расправу с недомерком!
— Да что же это! — вращал жаркими карими глазами Франсиско, — Бедный Мануэль! У него даже гребень упал! О! Примета — хуже нет!
Франсиско встал на колени и принялся молиться. Все смотрели на поблекшего Мануэля, который нахохлился в углу клетки, словно больной. Гребень его вяло упал набок. Неожиданно наступила тишина. Только стенания Франсиско слышались в центре площади.
Вдруг к полковнику спешно подошел запыхавшийся лейтенант и сказал дрожащим голосом:
— Господин полковник, часы на ратуше остановились!
— Кто организовал? Вы… Вы с ума сошли, лейтенант! — крикнул полковник, даже не взглянув на башню, показывая всем своим видом, что такое невозможно.
— Лучше бы сошел, — опустив глаза, ответил лейтенант, — Но свихнулись… часы. Уже пять минут показывают без четверти четыре.
— Боже, я же просил! — Франсиско вскочил на ноги и ударил кулаком по повозке. Ударил так сильно, что белые лошадки вздрогнули и чуть не понесли, — Мануэль поганое чует. Быть беде! Быть беде в этом городе!
Тысячи глаз уставились на стрелки часов. И вскоре убедились все — главные часы города стояли…