Он вышел из подъезда и побрел – никому не нужный в пустоте стылого вечера. Вдруг отчего-то перестало хватать воздуха, и он прислонился к случайному забору, почти не чувствуя холода, погрузился в тягостный полусон.
Как живуча душевная боль! Все умирает и застывает в человеке, а душа рется к лучшему. Умирая, он видел окна родного дома и мать. Он сделал несколько жутких шагов на свет. Ему отчетливо показалось: вот он дом, вот он! Шагнув на последнем дыхании к крыльцу, он рухнул, гулко стукнувшись об пол чужим деревянным телом.
Он не слышал, как втаскивала его в дом, выбиваясь из сил, седая старуха, как она причитала над ним, как над покойником. Женщина жила на свете уже девятый десяток лет, много знала, многих похоронила на своем веку, но тут растерялась. То, что это бомж, она поняла по тонкому плащику и дырявым сапогам. Что же делать? Бежать за скорой за две улицы? Но она не надеялась на свои силы, да и телефон мог просто не работать. Через миг она приняла решение. Достав из-за божницы начитанную долгими ночами мазь, смазала ею вспухшие кровоточивые руки бомжа, сняв одежду, смазала все тело. Больной застонал.
– Потерпи, сынок, потерпи,– приговаривала она. – Как хоть звать-то тебя
–Витя,-проговорил он. Вместе с теплом в тело возвращалась нестерпимая боль.
Сквозь стоны и бред напоила старуха больного святой водой и оставила лежать у печки, укрыв одеялами. «Господи, помоги рабу Божию Виктору, исцели раны его смертные! Богородица-заступница смилуйся!»-до света молилась старуха.
Мерцала лампада. Стонал больной. Мелькали тени в углах, пугая ее, наползала холодом тьма из-за плеч, голоса чужие слышались, виделись в окнах лица умерших. Крестилась молитвенница, падала на колени, билась лбом об пол.
Лет тридцать уже она исцеляла молитвой и наговорной водой безнадежных, и тянулись к ее дому несчастные…
Опустила она крест в банку с водой, шепчет, просит Бога. Еще больше тени сгущаются. Застучало что-то под крышей, над иконами прямо. Все вокруг черным-черно стало, только лики светятся. Не отводит старуха глаз. «Не впервой это. Пугают!»
Застонал больной. О смерти просит. «Спаси раба Твоего, Господи!», – еще слезней молится старуха.
До света молилась она, как сквозь стену черную пробивалась. Отозвалась Богородица, сошла с небес, сиянием озарила. Душа старухина воспарила, тело покинула, распласталась перед Царицею Небесной. И ни за что не хочет от благодати такой в темное, столбом стоящее тело, возвращаться, чужое оно.
Миг всего чудо продолжалось. Но знает старуха, все теперь будет как надо, по-Божьему. Задула она лампадку и почувствовала, как в избе тепло и ласково стало, больной спокойней дышит, да и на улице, по всему видно, мороз начал стихать.
Два месяца мазала старуха Виктора мазями и поила святой водой. Стала она ему вместо родной бабушки.
–Со смыслом ты живешь, баба Шур!– утверждал Виктор.
– А как без смысла-то? Умирать скоро. Я в тот день, когда ты пришел, томилась сильно. Чуяла, что работа мне предстоит.
–А что, бабушка, молитва разве работа?
–И какая! Сколь раз за ночь мне зудело: брось, не молись, не жилец он!
– И мне чудилось, будто умер я, пришел к раю, а мне говорят: грехов много, иди назад, грехи замаливай.
–Вот то-то…Конь на четырех ногах, да спотыкается. А ты молись, сынок, Бог тебя и не оставит.
После смерти спасительницы, Виктор остался верен Богу…