– Пора! – объявила Хонория.
Они вышли на сцену и после короткого вступления начали играть.
А Энн начала молиться.
Господи, она в жизни не трудилась так усердно! Пальцы бегали по клавишам в отчаянной попытке успеть за Дейзи, игравшей на скрипке так, словно игра была на скорость.
«Это абсурд, абсурд, абсурд», – нараспев повторяла Энн про себя. Как ни странно, единственный способ выдержать все это – продолжать говорить с собой. Вещь Моцарта была невозможно трудной даже для виртуозов.
«Абсурдно, абсурдно… ой! До!»
Энн вытянула правый мизинец и едва успела вовремя нажать на клавишу. То есть не совсем вовремя: на две секунды позже, чем полагалось.
Она бросила быстрый взгляд в публику. Женщина в первом ряду выглядела совсем больной.
«За работу, за работу…»
О господи, сфальшивила. Не важно. Никто не заметит. Даже Дейзи.
Она играла и играла, почти гадая, сумеет ли дойти до конца. Впрочем, если и не дойдет, от этого музыка намного хуже не станет. Дейзи буквально пролетала свою партию, при этом сила звука менялась от громкой до чрезвычайно громкой. Хонория упорно шла вперед, и ноты казались тяжелой поступью, а Айрис…
Айрис, как ни странно, была хороша. Впрочем, какая разница?
Энн вздохнула, разминая пальцы во время короткой паузы в партии фортепьяно. Потом снова положила их на клавиши и…
«Переверни страницу, Харриет. Переверни страницу, Харриет».
– Переверни страницу, Харриет! – прошипела она.
Харриет перевернула страницу.
Энн взяла первый аккорд и поняла, что Айрис и Хонория ушли на два такта вперед. Дейзи была… ладно, она понятия не имела, где сейчас Дейзи.
Энн поспешно пропустила несколько нот, надеясь догнать остальных. Если что-то пойдет не так, отстанет совсем ненамного.
– Вы кое-что пропустили, – прошептала Харриет.
– Не важно.
И в самом деле, совершенно не важно.
Наконец – о, наконец! – они добрались до той части, когда Энн не должна была играть на протяжении целых трех страниц. Она немного расслабилась, выдохнула, осознав, что до сих пор задерживала дыхание… кажется, минут десять… и…
Увидела кое-кого.
И замерла. Кто-то наблюдал за ней из задней комнаты. Дверь, через которую они вышли на сцену, та самая, которую как была уверена Энн, она плотно прикрыла, теперь была чуть приоткрыта. И поскольку Энн сидела ближе всех к двери, не говоря уже о том, что была единственным музыкантом, который не находился к ней спиной, видела за ней мужское лицо. Неизвестный явно всматривался в нее.
Паника атаковала Энн, сдавив легкие, обжигая кожу. Она знала это чувство. Оно приходило не слишком часто, слава богу, но и не так редко. Каждый раз, когда она видела кого-то, где этот кто-то не должен находиться…
Стоп.
Она заставила себя дышать ровнее. В конце концов, она в доме вдовствующей графини Уинстед. И хотя бы поэтому находится в полной безопасности. Ей только необходимо…
– Мисс Уинтер! – прошипела Харриет.
Энн встрепенулась.
– Вы пропустили вступление.
– Где мы сейчас? – охнула Энн.
– Не знаю. Не умею читать ноты.
Энн невольно вскинула голову:
– Но вы играете на скрипке!
– Знаю, – жалко пролепетала Харриет.
Энн наскоро просмотрела страницу, перебегая глазами от такта к такту.
– Дейзи так злобно смотрит на нас, – прошептала Харриет.
– Шшш…
Энн необходимо сосредоточиться. Она перевернула страницу, решила, что угадала, и сыграла ноту «соль».
И уже спокойнее заиграла дальше. Так, пожалуй, лучше.
«Лучше» весьма относительный термин.
Все остальное время она не поднимала головы. Не смотрела ни на публику, ни на человека, наблюдавшего за ней из задней комнаты. Тарабанила по клавишам с таким же изяществом, как остальные Смайт-Смиты, а когда все закончилось, встала и присела с по-прежнему склоненной головой. Пробормотала что-то Харриет насчет того, что неважно себя чувствует, и сбежала.
Дэниел Смайт-Смит не собирался возвращаться в Англию в день ежегодного семейного концерта, и уши искренне жалели о том, что вернулся, зато сердце… но это другая история.
Хорошо быть дома. Даже если приходится выдерживать какофонию.
Особенно потому, что приходится выдерживать какофонию. Ничто не напоминает дом мужчинам из рода Смайт-Смитов так, как жуткий разнобой, который девицы называют игрой.
Дэниел не хотел, чтобы кто-то видел его до концерта. Он отсутствовал три года и знал, что его возвращение затмит «триумф» девушек. Публика, возможно, поблагодарит его, но не хватало еще здороваться с родными в присутствии толпы лордов и леди, большинство которых, скорее всего, считают, что ему следовало оставаться в изгнании.