— Давайте в другой раз…
Решив, видимо, что у рыжего сыщика на этот вечер запланированы какие-то важные следственно-разыскные мероприятия, Кира изобразила понимание:
— Ладно, тогда до встречи. Вы же зайдете ко мне завтра?
— Зайду, конечно!
Седов вышел из машины, подошел к облезлой перекошенной калитке. Постучал. Калитка открылась далеко не сразу. Паша увидел перед собой одутловатое, но при этом худое лицо человека, пол которого вот так, с первого взгляда, он ни за что бы не распознал. Никак не помогали тендерной идентификации и широкие бесформенные штаны с клетчатой мужской рубашкой.
— Вы ошиблись домом, — сказало существо таким же бесполым, как и лицо, голосом.
— Нет, не ошибся. — Паша улыбнулся, ощущая за своим плечом присутствие Киры. — Теть Свет, здрасте, — сказала Кира придурковато-дружелюбным тоном, каким говорят со странными взрослыми соседями дети. — Это Павел Петрович Седов, он хочет разобраться, почему Наташа пропала.
— А чё тут разбираться, — ворчливо сказала тетя Света. — Все знают, что ее Трендякины убили.
Паша глянул через плечо на свой источник информации — такую фамилию он еще не слышал.
— Это она так думает… — шепнула ему Кира. — Но это все чушь, милиция этих Трендякиных уже проверяла.
— Садитесь… как вас? — Тетя Света уже не помнила имени гостя.
— Павел.
— А вы откуда?
— Я из районной газеты. — Седов знал, что в данном случае такого объяснения будет достаточно. Запойный народ — как дети. Главное — говорить с ними уважительным тоном и отвечать на все вопросы, пусть даже ответ будет ерундовый.
— А-а… — произнесла с пониманием хозяйка. — Проходите же.
В комнатушке кособокого домика тети Светы царила беспрецедентная на Пашиной памяти антисанитария. Пол был в каких-то лохматых пятнах. Похоже, здесь было разлито нечто липкое или жирное, а со временем к разлитой субстанции прилипла пыль. Мягкая мебель разваливалась и была залапана и заляпана до такой степени, что цвет ее оставался великой загадкой для глаза. Корпусная мебель, если можно было назвать так раздолбанный сервант в комнате и странные ящики на кухне, выглядела ничем не лучше. Грязные окна, закопченный потолок, будто в доме топили по-черному, как в крестьянских домах дореволюционной России, и перекособоченные двери дополняли интерьер бедности, замешанный на высоком градусе горя и алкоголя.
Даже Пашина холостяцкая квартира, где он не потрудился после переезда даже обои переклеить, выглядела презентабельнее. И все-таки Седов ощутил в тете Свете родственную душу.
Аккуратно примостившись на краешке табуретки, Паша достал сигареты. Тетя Света примостилась на стуле возле давно сломанного холодильника.
— Кто такие эти Трендякины? — спросил Паша.
— Ублюдки проклятые! Недоноски! Сволочи! — пробормотала тетя Света. — Летом я пирожками на пляже торговала… раньше, когда здоровее была. Зарабатывала, все хорошо было. А они как стали лезть, как стали… Заполонили все, выжили меня с пляжа!
— Почему вы думаете, что вашу дочь убили Трендякины?
— Доча помогала мне. Я пекла пирожки, а она — продавала. Я не хотела, чтобы она жарилась на солнце, и попросила Киру, дочку соседей, в отель ее устроить. Доча плохо посуду помыла, так их начальник ее выгнал.
— А Трендякины? Почему?..
— Сволочи! — перебила его тетя Света. — Они на Наташку и раньше нападали, — сказала она. — Это ж не люди, а сволочи поганые. Их пирожки — что? Говно! Они ж на всем экономили, а у меня было качество!
Тетя Света говорила и говорила, причем понимать ее было все сложнее и сложнее. Она нервничала. Паше нетрудно было догадаться о причине ее нервозности.
— Мы как-то сидим неправильно, — сказал он, пожалев тетку. — Где у вас магазин? Что вы пить будете?
— Водку, — быстро сказала тетя Света. — Только мне вас угостить нечем.
— Ничего, давайте сегодня я вас буду угощать.
Буквально через двадцать минут натюрморт на столе тети Светы стал выглядеть намного импозантнее, дополнившись бутылкой водки (вторая — в пакете под столом), нарезкой колбасы, ломтями хлеба, пакетиком кетчупа. Тетя Света к еде была равнодушна. Ее желудок уже проспиртовался до такой степени, что еду воспринимал с удивлением, которое выливалось в изжогу и другие пищеварительные неприятности.
Паша тоже не проголодался, да и комнатка, в которой сгустились запахи духовного и физического разложения, аппетиту не способствовала.
Приняв на грудь всего ничего, тетя Света вдруг преобразилась. Глазки заблестели, губы и щеки порозовели, да и настроение дамы изменилось. Она рассмотрела перед собой приятного — Паша умел быть таким — мужчину, распрямила плечи, поправила на груди, о которой лучше бы не упоминать, рубашку и закинул ногу на ногу.