– У-е-хал. Я говорю, старик Уоррен уехал.
– Что же тут особенного?
– Да ведь он чуть ли не умирал от коллапса, – и вдруг собрался и уехал… наверно, в Чикаго… не знаю, сиделка прибежала сюда… не знаю, Франц, – я сам только что услышал об этом… позвоните мне позже.
Почти два часа Дик потратил на то, чтобы задним числом проследить за действиями Уоррена. Воспользовавшись паузой при смене дневной и ночной сиделок, больной спустился в бар, где наспех проглотил четыре порции виски, расплатился за номер бумажкой в тысячу долларов, сдачу с которой велел переслать по почте, и отбыл – по всей вероятности, в Америку.
Попытка Дика вместе с Данже настигнуть его на вокзале привела только к тому, что Дик разминулся с Николь. Он встретил ее уже в вестибюле отеля – она казалась утомленной, и при виде ее поджатых губ у него тревожно екнуло сердце.
– Как отец? – спросила она.
– Гораздо лучше. В нем, видно, таился еще немалый запас сил. – Дик помедлил, не решаясь сразу ее огорошить. – Представь себе: он встал с постели и уехал.
Ему хотелось пить – в беготне он пропустил время обеда. Он повел изумленную Николь в бар, и когда, заказав коктейль и пиво, они расположились в кожаных креслах, он продолжал:
– Очевидно, лечивший его врач ошибся в прогнозе – а может быть, и в диагнозе. Не знаю, у меня даже не было времени подумать.
– Так он уехал?
– Да – успел к вечернему поезду на Париж.
Они помолчали. Глубоким, трагическим безразличием веяло от Николь.
– Сила инстинкта, – сказал наконец Дик. – Он действительно был почти при смерти, но ему напряжением воли удалось включиться в свой прежний ритм – медицине известны такие случаи, – это как старые часы: встряхнешь их, и они по привычке снова начинают идти. Вот и твой отец…
– Не надо, – сказала она.
Но Дик продолжал свое:
– Его основным горючим всегда был страх. Он испугался, и это придало ему силы. Он, наверно, проживет до девяноста лет.
– Ради бога, не надо, – сказала она. – Ради бога, – я не могу больше слушать.
– Как хочешь. Кстати, дрянной мальчишка, из-за которого я сюда приехал, безнадежен. Завтра утром мы можем ехать домой.
– Не понимаю, зачем – зачем тебе все это нужно, – вырвалось у нее.
– Не понимаешь? Я тоже иногда не понимаю.
Она ладонью накрыла его руку.
– Прости, Дик, я не должна была так говорить.
Кто– то притащил в бар патефон, и они посидели и помолчали под звуки «Свадьбы раскрашенной куклы».
3
Спустя несколько дней Дик утром зашел за письмами в канцелярию, и его внимание привлекла необычная суета перед входом. Больной Кон Моррис собрался уезжать из клиники. Его родители, австралийцы, сердито укладывали чемоданы в большой черный лимузин, а рядом стоял доктор Ладислау и беспомощно разводил руками в ответ на возбужденную жестикуляцию Морриса-старшего. Сам молодой человек с насмешливым видом наблюдал за погрузкой со стороны.
– Что вдруг за поспешность, мистер Моррис?
Мистер Моррис вздрогнул и оглянулся. При виде Дика его багровое лицо и крупные клетки его костюма словно погасли, а потом снова зажглись, как от поворота выключателя. Он пошел на Дика, будто собираясь его ударить.
– Давно пора нам отсюда уехать, и не только нам, – начал он и остановился, чтобы перевести дух. – Давно пора, доктор Дайвер. Давно пора.
– Может быть, мы поговорим у меня в кабинете? – сказал Дик.
– Нет уж! Поговорить поговорим, да только знайте, что ни с вами, ни с заведением вашим я больше не желаю иметь дела. – Он потряс пальцем перед самым носом Дика. – Я вот этому доктору так и сказал. Жаль, только зря потратили деньги и время.
Доктор Ладислау изобразил своей фигурой некое расплывчатое подобие протеста. Дик всегда недолюбливал Ладислау. Сумев увлечь разгневанного австралийца на дорожку, ведущую к главному корпусу, он снова предложил ему продолжить разговор в кабинете, но получил отказ.
– Вас-то мне и нужно, доктор Дайвер, именно вас, а не кого другого. Я обратился к доктору Ладислау, потому что вас не могли найти, а доктор Грегоровиус вернется только к вечеру, а до вечера я оставаться не намерен.
Нет, сэр! Ни минуты я здесь не останусь, после того как мой сын мне все рассказал.
Он с угрозой подступил к Дику, и тот высвободил руки, готовый, если понадобится, отшвырнуть его силой.
– Я поместил к вам сына, чтобы вы его вылечили от алкоголизма, а он от вас от самого учуял винный дух. – Он шумно и, видимо, безрезультатно потянул носом воздух. – И даже не один, а два раза Кон это учуял. Мы в жизни не брали в рот спиртного – ни я, ни жена. И мы вам доверили сына, чтобы вы его вылечили, а он дважды за месяц учуял от вас винный дух.
Хорошо лечение, нечего сказать!
Дик медлил, не зная, на что решиться; мистер Моррис вполне способен был устроить скандал у самых ворот клиники.
– В конце концов, мистер Моррис, нельзя же требовать, чтобы люди отказывались от своих насущных привычек только потому, что ваш сын…