– Но вы же врач, черт побери! Когда глушит пиво рабочий, пес с ним, его дело, но вы-то должны лечить других…
– Это пожалуй, уже слишком. Ваш сын поступил к нам как больной клептоманией.
– А отчего, я вас спрашиваю? – Он уже кричал в голос. – Оттого что пил горькую. А горькая, она горькая и есть, – понятно вам? – Моего родного дядю вздернули из-за нее, проклятой. И вот я помещаю сына в специальную лечебницу, а в лечебнице от докторов разит спиртным!
– Я вынужден просить вас удалиться.
– Меня просить! Да я уже все равно что уехал!
– Будь вы несколько более воздержанны, мы могли бы ознакомить вас с теми результатами, которых пока что удалось достигнуть. Разумеется, при возникших обстоятельствах дальнейшее пребывание вашего сына в клинике исключается.
– Вы еще смеете мне говорить о воздержанности!
Дик окликнул доктора Ладислау и, когда тот подошел, сказал ему:
– Возьмите на себя труд от нашего имени пожелать пациенту и его родственникам счастливого пути.
Слегка поклонившись в сторону Морриса, он вошел в кабинет и на миг притаился у затворенной двери. Он ждал, когда они уедут – хамы-родители и их хилый, дегенеративный отпрыск; нетрудно было представить себе, как эта семейка будет колесить по Европе, запугивая порядочных людей своим тупым невежеством и тугим кошельком. Лишь когда шум мотора затих в отдалении, задумался он о том, насколько сам повинен в разыгравшейся сцене. Он пил красное вино за обедом и ужином, заканчивал день глотком горячего рома, иногда еще пропускал стаканчик джина между делом – джин почти не оставляет запаха. В общем, это получалось с полпинты спиртного в день – не так уж мало для его организма.
Отказавшись от всяких попыток оправдаться, Дик сел за стол и составил себе нечто вроде врачебного предписания, по которому количество потребляемого им в день алкоголя сокращалось вдвое. Не полагается, чтобы от врачей, шоферов и протестантских священников пахло спиртным, как может пахнуть от художников, маклеров и кавалерийских офицеров; Дик был неосторожен, и эту вину он за собой признал. Но инцидент еще рано было считать исчерпанным – что выяснилось получасом позже, когда приехал Франц, взбодренный двумя неделями в Альпах и настолько соскучившийся по работе, что успел погрузиться в нее прежде, чем дошел до своего кабинета. Дик ждал его на пороге.
– Ну как там Эверест?
– А вы не шутите – мы показали такую прыть, что не испугались бы и Эвереста. Уже подумывали об этом. А тут какие новости? Как моя Кэтс, как ваша Николь?
– Дома все благополучно, и у вас и у меня. Но вот в клинике сегодня утром произошла безобразнейшая история.
– Как, что такое?
Но Франц уже взялся за телефон, чтобы позвонить Кэтс. Дик походил по комнате, пока длилась семейная беседа, потом сказал:
– Молодого Морриса забрали родители – был целый скандал.
У Франца сразу вытянулось лицо.
– Мне уже известно, что он уехал. Я встретил Ладислау.
– И что Ладислау сказал вам?
– Вот только это – что Моррис уехал. И что вы мне все расскажете. Так в чем же дело?
– Обычные в таких случаях глупости.
– Мальчишка, я помню, препротивный.
– Хуже некуда, – подтвердил Дик. – Но как бы там ни было, до того, как я подошел, отец успел нагнать на Ладислау страху, как колонизатор на туземца. Кстати о Ладислау, Франц. Стоит ли нам за него держаться? Мне кажется, не стоит; какой-то он недотепа, ни с чем не может справиться сам.
Дик медлил на краю истины, выгадывая пространство для маневра. Франц, как был, в пыльнике и дорожных перчатках, присел на угол письменного стола. Дик решился.
– Помимо всего прочего, этот Моррис изобразил отцу вашего почтенного собрата горьким пьяницей. Папаша – фанатический поборник трезвости, а сынок будто бы обнаружил на мне следы vin du pays85.
Франц сел и, выпятив нижнюю губу, уставился на нее.
– Вы мне потом расскажете подробно, – сказал он наконец.
– Зачем же откладывать? – возразил Дик. – Вы сами знаете, я никогда спиртным не злоупотребляю. – Они сверкнули друг на друга взглядами, глаза в глаза. – При попустительстве Ладистау этот тип до того расходился, что мне пришлось занять оборонительную позицию. Легко ли это было, можете себе представить – ведь поблизости могли оказаться больные.
Франц снял перчатки, сбросил пыльник. Потом подошел к двери и сказал секретарше: «Меня ни для кого нет». Потом вернулся к столу и стал разбирать наваленные на нем бумаги, делая это машинально, как все, кому лишь нужна маска занятого человека, чтобы легче было сказать трудные слова.
– Дик, я знаю вас как воздержанного, уравновешенного человека, пусть даже мы по-разному относимся к употреблению спиртных напитков. Но пришла пора сказать – по совести. Дик, я уже несколько раз замечал, что вы разрешаете себе выпить не в самое подходящее для этого время. Так что нет дыму без огня. Может быть, вам стоит взять срочный отпуск?
– Или лучше бессрочный, – усмехнулся Дик. – Временная отлучка ничего не изменит.