Таким образом, при выгрузке все это за две минуты можно было проверить по двум спискам – отдельно на крупные вещи и на мелкие – всегда лежавшие в сумочке у Николь; а проверив, рассортировать – что на хранение, а что с собой. Еще девочкой, путешествуя со слабой здоровьем матерью, Николь выработала эту систему и придерживалась ее с пунктуальностью полкового интенданта, который должен заботиться о пропитании и экипировке трех тысяч солдат.
Всем скопом сойдя с поезда, Дайверы окунулись в рано сгустившиеся долинные сумерки. Местные жители взирали на их выгрузку с тем же благоговейным трепетом, какой столетием раньше вызывал лорд Байрон в своих скитаниях по Италии. Встретить их приехала владелица замка, куда они направлялись, графиня ди Мингетти, бывшая Мэри Норт. Путь, начавшийся в Ньюарке, в комнатке над обойной мастерской, недавно завершился фантастическим браком.
Титул «графа ди Мингетти» был недавно пожалован супругу Мэри папой – не последнюю роль тут сыграло его богатство, источником которого служили марганцевые месторождения в Юго-Западной Азии. С его цветом кожи его не пустили бы в пульмановский вагон южнее линии Мейсона – Диксона. Он принадлежал к одной из народностей того кабило-берберо-сабейско-индийского пояса, который тянется вдоль Северной Африки и Азии, а у европейцев представители этих народностей пользуются большей симпатией, чем смешанные расы.
Когда эти два вельможных семейства, восточное и западное, сошлись на вокзальном перроне, дайверовский размах показался суровой простотой первых поселенцев Нового Света. Гостеприимных хозяев сопровождали мажордом-итальянец с жезлом в руке, четверка мотоциклистов в тюрбанах и две женщины, закутанные до самых глаз, почтительно державшиеся на некотором расстоянии позади Мэри и встретившие Николь восточным приветствием, от которого она сразу опешила.
Самой Мэри, как и Дайверам, вся эта церемония казалась чуть-чуть комичной, о чем свидетельствовал ее виновато-снисходительный смешок; однако, представляя своего супруга, она с гордостью отчеканила его азиатский титул.
Одеваясь к обеду в отведенных им покоях, Дик и Николь выразительно перемигивались; богачи, претендующие на демократизм, любят делать вид перед самими собой, будто им претит откровенное бахвальство.
– Наша маленькая Мэри знает, что к чему, – промычал Дик сквозь слой крема для бритья. – Эйб воспитал ее, теперь она вышла замуж за Будду. Если Европа когда-нибудь станет большевистской, мы еще увидим ее супругой Сталина.
Николь подняла голову от своего несессера.
– Прикуси язычок, Дик! – Но, не выдержав, рассмеялась. – Нет, что ни говори, а они великолепны. При их появлении канонерки открывают пальбу – не по ним, а в их честь, конечно. А когда Мэри приезжает в Лондон, ей там подают королевский выезд.
– Ладно, ладно, – согласился Дик. Услышав, как Николь объясняет кому-то у дверей, что ей требуются булавки, он крикнул:
– А нельзя ли мне получить стаканчик виски? Что-то я ослабел от горного воздуха.
– Я сказала, чтобы принесли, – донесся голос Николь уже из ванной. – Это одна из тех женщин, что были на вокзале. Только теперь она с открытым лицом.
– Что тебе Мэри рассказывала о своей жизни?
– Почти ничего – ее больше интересовали светские новости. Потом вдруг стала меня расспрашивать о моей родословной – точно я об этом что-нибудь знаю! У супруга, как я поняла, есть двое смуглых детишек от предыдущего брака и один из них болен какой-то неизвестной азиатской хворью. Придется сказать детям, чтобы они остерегались. Неудобно как-то получается. Мэри увидит, что мы встревожены. – Она озабоченно хмурилась.
– Ничего, она поймет, – успокоил ее Дик. – Да и ребенок, вероятно, в постели.
За обедом Дик беседовал с Гуссейном – тот, как оказалось, учился в английской школе. Он расспрашивал о бирже, о Голливуде, и Дик, подогревая свое воображение шампанским, нес всякую околесицу.
– Биллионы? – переспрашивал Гуссейн.
– Триллионы, – уверял Дик.
– Я как-то не представлял себе…
– Ну, может быть, миллионы, – уступил Дик. – В отеле каждому приезжему предоставляется гарем – или что-то вроде гарема.
– Даже если он не актер и не режиссер?
– Даже если он обыкновенный коммивояжер. Да мне самому сразу же прислали дюжину кандидаток, но Николь помешала.
Когда они остались одни в своей спальне, Николь напустилась на него с упреками.
– Ну зачем было столько пить? Зачем было при нем говорить «черномазый»?
– Извини, это у меня нечаянно вышло. Я хотел сказать «черноглазый».
– Дик, я просто тебя не узнаю.
– Еще раз извини. Я сам себя перестал узнавать последнее время.
Среди ночи Дик отворил окошко ванной, выходившей на узкий, как труба, двор замка, весь мышино-серого цвета. Сейчас его оглашал странный, заунывный напев, похожий на печальные звуки флейты. Два мужских голоса пели на каком-то восточном языке или диалекте, где было много «к» и «л».