Они пробудились в одну и ту же минуту. Луна уже зашла, и было прохладно. С усилием поднявшись на ноги, Николь спросила, который час.
Томми сказал, что около трех.
– Мне пора домой.
– Я думал, мы заночуем в Монте-Карло.
– Нет. Дома гувернантка и дети. Я должна вернуться до рассвета.
– Как хочешь.
На прощанье решили еще разок окунуться. Увидев, что Николь, выйдя из воды, вся дрожит, Томми крепко растер ее полотенцем. Они уселись в машину с еще мокрыми волосами, с разгоревшейся после купанья кожей. Им очень не хотелось уезжать. Было совсем светло, и, когда Томми целовал ее, она чувствовала, что для него сейчас не существует ничего, кроме ее бледных щек, и белых зубов, и прохладного лба, и ее пальцев, тихонько скользивших по его лицу. Она ждала какого-то разговора, каких-то словесных дополнений или толкований, как это бывало с Диком, но он молчал. И, поняв, сонно и радостно, что разговора не будет, она поудобней устроилась на сиденье и мирно продремала до тех пор, пока изменившийся тембр урчанья мотора не сказал ей, что они уже поднимаются к вилле «Диана». Прощаясь с Томми у ворот, она поцеловала его почти машинально. По-новому зашуршал гравий дорожки под ногами, чем-то давно ушедшим в прошлое показались звуки ночного сада – и все же она была рада вновь оказаться дома. Стремительное стаккато, в котором прошел этот день, потребовало хоть и приятного, но непривычного для нее напряжения сил.
9
На следующий день, ровно в четыре часа, у ворот виллы остановилось такси, и из него вышел Дик. Николь сбежала с террасы ему навстречу, силясь вернуть себе внезапно утраченное равновесие.
– А где же машина? – спросила она.
– Оставил в Арле. Надоело сидеть за рулем.
– Из твоей записки я поняла, что ты уезжаешь на несколько дней.
– Я попал в полосу мистраля и дождя.
– Но ты доволен поездкой?
– Как всякий, кто едет, чтобы от чего-то убежать. Я отвез Розмэри в Авиньон и там посадил на поезд. – Взойдя вместе с Николь на террасу, он поставил свой чемодан. – Я не упомянул об этом в записке, чтобы ты не нафантазировала себе бог весть чего.
– Благодарю за заботу. – Николь уже вновь обрела почву под ногами.
– Мне хотелось узнать, можно ли от нее ждать чего-то, – а для этого нужно было побыть с ней наедине.
– Ну и как – можно или нельзя?
– Розмэри так и не стала взрослой, – ответил он. – Вероятно, это к лучшему. А ты что делала?
Она почувствовала, что у нее по-кроличьи задергался кончик носа.
– Вчера вечером ездила потанцевать – с Томми Барбаном. Мы отправились…
Поморщившись, он перебил ее:
– Пожалуйста, не рассказывай. Ты вольна делать, что тебе угодно, только я не хочу знать об этом.
– А тут и знать не о чем.
– Хорошо, хорошо. – И он спросил так, как будто отсутствовал неделю:
– Что дети, здоровы?
В доме зазвонил телефон.
– Если меня, скажи, что меня нет дома. – Дик торопливо повернулся к выходу. – Мне нужно кой-чем заняться у себя.
Николь подождала, пока он не скрылся за поворотом аллеи, ведущей к флигельку, потом вошла в дом и сняла телефонную трубку.
– Николь, comment vas-tu?98 – Дик вернулся.
В трубке послышался не то стон, не то рычание.
– Давай встретимся в Канне. Нам нужно поговорить.
– Не могу.
– Скажи, что ты меня любишь. – Она молча кивнула в телефон. Томми повторил:
– Скажи, что ты меня любишь.
– Да, да. Но сейчас это невозможно.
– Почему невозможно? – нетерпеливо возразил он. – Дик ведь знает, что все между вами кончено, – он сам отступился, это ясно. Чего же он еще может требовать от тебя?
– Не знаю. Ничего не знаю, пока… – Она чуть не сказала: «пока не спрошу Дика», но вовремя спохватилась и оставила фразу незаконченной:
– Я тебе завтра напишу или позвоню.
Она бродила вокруг дома, довольная собой, почти гордясь тем, что сделала. Ее тешило сознание своей вины; куда лучше, чем охотиться на дичь, запертую в загоне. Вчерашний день оживал перед ней в десятках мелких подробностей, и эти подробности вытесняли из памяти другие, относившиеся к ранней, лучшей поре ее любви к Дику. Уже она чуть пренебрежительно оглядывалась на ушедшее чувство; уже ей казалось, что с самого начала это была больше сентиментальная привязанность, чем любовь. Неверная женская память быстро растеряла счастье тех недель перед свадьбой, когда они с Диком тайно принадлежали друг другу то в одном, то в другом закоулке мира.