– Вам должно быть известно, что французское правительство заинтересовано в притоке туристов из Америки – настолько, что этим летом издан даже специальный указ, запрещающий арестовывать американцев, кроме как в особо серьезных случаях.
– Ну знаете ли, тут случай достаточно серьезный.
– Но позвольте – вы видели их документы?
– Не было у них документов. Ничего у них не было, кроме двух сотен франков да нескольких колец. Не было даже шнурков для обуви, на которых они могли бы повеситься!
Успокоенный тем, что никакие документы в деле не фигурируют, Дик продолжал:
– Итальянская графиня сохранила американское подданство. Она родная внучка, – он с важным видом нанизывал ложь на ложь, – Джона Д. Рокфеллера Меллона. Надеюсь, вы слышали это имя?
– Ну еще бы, господи боже мой. За кого вы меня принимаете?
– Кроме того, она племянница лорда Генри Форда и через него связана с компаниями Рено и Ситроена… – Он было решил, что пора остановиться, но, видя эффект, произведенный его апломбом, не утерпел и добавил:
– Арестовать ее – все равно, что в Англии арестовать особу, принадлежащую к королевской фамилии. Тут возможны самые серьезные последствия, – вплоть до войны!
– Хорошо, но все это не касается англичанки.
– Сейчас и до нее дойду. Эта англичанка помолвлена с братом принца Уэльского – герцогом Букенгемом.
– От души поздравляю его с такой невестой.
– Словом, вот что. Мы готовы уплатить… – Дик быстро подсчитал в уме, – по тысяче франков каждой из девушек, и одну тысячу отцу «добропорядочной». Кроме того, еще две тысячи – на ваше личное усмотрение.
– Дик выразительно пожал плечами. – Ну, там для полицейских, производивших арест, для содержателя меблированных комнат и так далее. Итак, я сейчас вручу вам пять тысяч франков и попрошу распорядиться ими, как сказано.
После этого, я полагаю, обе дамы могут быть отпущены на поруки, а завтра, как только будет определена сумма причитающегося с них штрафа, скажем, за нарушение порядка, мы через посланного внесем эту сумму мировому судье.
По выражению лица чиновника ясно было, что можно считать дело выигранным. Слегка помявшись, он сказал Дику:
– Поскольку они без документов, я их не регистрировал. Давайте деньги, я посмотрю, что тут можно сделать.
Час спустя Дик и monsieur Госс подвезли виновниц происшествия к отелю «Мажестик». У подъезда стоял автомобиль леди Керолайн; шофер спал на сиденье.
– Не забудьте, что вы должны monsieur Госсу по сто долларов каждая, – сказал Дик.
– Да, да, конечно, – подхватила Мэри. – Я завтра же пришлю чек на эту сумму и еще кое-что добавлю.
– А я и не подумаю! – к общему изумлению, объявила леди Керолайн. Она уже оправилась от недолгой растерянности и кипела праведным гневом. – Все это просто возмутительно. Я не уполномочивала вас давать этим людям сто долларов.
Толстячок Госс, стоявший у дверцы автомобиля, вдруг свирепо засверкал глазами.
– Вы не хотите мне платить?
– Она заплатит, заплатит, – сказал Дик.
Но в Госсе вдруг взыграла память о тех обидах, которых он натерпелся в юности, когда мыл посуду в лондонских ресторанах, и он грозно надвинулся на леди Керолайн.
Для начала он дал по ней залп обличительных эпитетов, но она с ледяным смешком повернулась к нему спиной. И тогда, проворно шагнув вперед, он всадил свою ножку в прелестнейшую из всех мишеней, доступных человеческому воображению. От неожиданности леди Керолайн вскинула руки, точно подстреленная, качнулась вперед – и стройное тело в матросской одежде распласталось на тротуаре.
– Мэри! – перекрывая ее яростный визг, крикнул Дик. – Уймите ее, не то вы обе через десять минут очутитесь в каталажке.
На обратном пути старый Госс упорно хранил молчание; и только когда они миновали казино в Жуан-ле-Пен, еще захлебывавшееся кашлем и рыданьями джаза, он перевел дух и сказал:
– Я никогда не встречал таких женщин, как эти женщины. Я знавал самых знаменитых куртизанок и ко многим из них относился с уважением – но таких женщин, как эти женщины, я не встречал никогда.
11
У Дика и Николь была привычка вместе ездить в парикмахерскую и совершать куаферский ритуал в смежных помещениях. Николь нравилось слушать, как в мужском зале рядом лязгают ножницы, звенит отсчитываемая сдача и раздаются бесконечные «Voila» и «Pardon!». На следующий день после возвращения Дика они тоже отправились в Канн, чтобы подстричься, вымыть волосы и высушить их под душистым ветерком фена.
Перед окнами отеля «Карлтон», не желавшими замечать лета, точно это были не окна, а ряд ведущих в погреб дверей, проехала машина. В машине сидел Томми Барбан. Он казался озабоченным и мрачным, но, увидев Николь, встрепенулся, и глаза у него заблестели. Эта мгновенная перемена не укрылась от Николь и растревожила ее. Ей захотелось быть с ним вместе в этой машине, ехать туда, куда ехал он. Час в парикмахерском кресле показался ей одной из тех томительных пауз, которые составляли ее жизнь, тюремным заключением в миниатюре. Парикмахерша в белом халате, пахнущая одеколоном и подтаявшей губной помадой, вызвала в памяти бесконечную череду медицинских сестер.