— Баста! — сказал Хангени и поднял руку — стрелял он неважно и сваливал постоянно на природное национальное косоглазие.
Оружие поставили на предохранители, позатыкали кто в кобуру, кто за пояс. Пошли к мишеням. Возле мишени взводного Хангени произнес:
— Обалденно! — Все попадания были в десятку и около.
Вернулись на свои места. Повесили на руки противогазы и снова начали целиться.
— Интересно, у него всегда в десятку, а у меня… — посетовал Долматов.
— Дай ему пострелять из твоего миномета, посмотрим, куда он за-за… попадет, — заметил Белоус.
— Может, товарищ разбойник поделится опытом?.. — начал игру Хангени.
Проще простого, — сразу откликнулся взводный, а сам продолжал целиться.
Это был уникальный нанаец: Никита Хангени — природный бездельник, но при этом человек с совестью и хороший товарищ, а потому постоянно просился в разведку. А его все время туда не пускали, потому что, если пойдет один политработник, надо идти и другим, а кому это из «оргов» и «политов» хотелось ни с того ни с сего подставлять башку под пули и вообще рисковать?.. Изредка он все же вырывался с самыми надежными командирами — вот и спутался прочно с боевой компанией…
— Ну! — подтолкнул Хангени.
И взводный ответил:
— Провожу от зрачка до цели абсолютно прямую линию, — все слушали серьезно, и рассказчик был непроницаем. — И прошу ее не колебаться и не вихлять. Это моя Личная Линия! Она не может мандражировать!.. И как бы цель ни металась, куда бы ни ныряла, я связан с ней этой Линией. Не отпускаю ее — держу!.. Остается пустяк, — уставную прицельную линию (мушка-прорезь-цель), которая вам всем известна, совместить со своей Личной Линией. Желательно это сделать быстро, чтобы враг не сделал что-нибудь подобное раньше тебя… Да! И не забудьте нажать спусковой крючок (нажал пять раз подряд), — раздалось пять плотных выстрелов и пять попаданий.
— О-ох… о-охренительно! — вдохнул и выдохнул Хангени.
— С вас скромный нанайский штраф, Никита, — пятью три пятнадцать…
Как салютом отстреляли по мишеням все. Ветерок относил пороховые дымки из логовины.
Словно из дыма появилась коренастая фигура самого Бориса Борисыча.
— К вам не проберешься. Того и гляди пришьете. Здравия желаю, — сказал он небрежно.
— Великому уполномоченному, — за всех ответил Белоус.
— Ну, ты, не очень-то… Разрешите поприсутствовать? — обратился он, как в пустоту.
— Письменное разрешение комбата, — отозвался взводный вполне официально.
Уполномоченный присвистнул.
Все снова навесили на правые руки свои противогазы.
— Лейтенант, подойди-ка, — сказал обиженный уполномоченный.
— А ты что, охромел?
— Пожалуйста, — подошел вразвалочку, наклонился, зашептал… а потом произнес вслух: — Одна нога здесь — другая там.
— Так это же он тебе приказал вот так враскорячку, а не мне.
Кто-то хохотнул, чуть демонстративнее, чем следовало.
— Хватит балагурить, не тот случай, — у особняка был действительно озабоченный вид.
* * *Лесная тропа не широкая. Взводный шел впереди, уполномоченный за ним.
— А что, связного прислать не могли?
— Значит, не могли, — огрызнулся Бо-бо, он еле поспевал за ним.
— Ладно. Мне с персональной охраной даже почетнее, — и прибавил шаг.
— Чего ты все время собачишься?.. И твои, эти… мушкетеры… БЕНАП-их мать.
Председатель остановился, обернулся.
— Насчет мушкетеров полегче… — и, когда они поравнялись, спросил прямо в лицо: — Зачем опять за нами слежка?
— На кой хрен вы мне сдались? — небрежно ответил тот. — Делать мне нечего?!
— А у меня другие сведения.
— Дубовые у тебя информаторы. Я бы мог вообще ничего не говорить. Но обидно. Воюем, вроде, вместе…
— Вот именно: «вроде». Брататься нам пока не резон.
Бо-Бо многозначительно хмыкнул и надолго замолчал. Потом проговорил:
— Какой-то сигнал на вас, конечно, катится… — деловито так пробурчал. — Но не мой.
Объяснение принимало странный оборот — обычно контрразведчики в такие разглагольствования не пускались. Запрещено было намертво. Да и взводного такой разговорчик мог обязать кое к чему.
— А чей же? — все-таки спросил он.
— Ты тоже… Полегче. А то, куда ни сунься, караулы выставляете. Спрашивается: зачем?
— Для бдительности. Враг не дремлет!.. Часовые у нас строгие. И всегда по уставу!
— Э-это понять не мудрено.
— А тому — другому — скажи: если мы за ним следить начнем, заикаться станет.