Вся история в пересказах выглядела так: немцы, как только заняли селение, так сразу и нашли Николу. Выволокли, увидели, что он ранен. Поначалу выручили пехотные погоны и кое-какое знание немецкого языка — как-никак студент второго курса. С танкистом бы так не церемонились… Враги проявили к нему не то что снисхождение, а даже заботливое участие — «ведь сами тоже пехотинцы, да еще в беде»… Николу перебинтовали, приволокли откуда-то полосатый матрац, уложили. Причем сами расположились на полу, а его, вместе с матрацем, водрузили на хозяйскую лежанку; накормили, даже какой-то укол сделали. Трудно было бы поверить в эту сказку… Но все было именно так. Ему полегчало — он уже улыбался, разговаривал с хозяйкой и немцами… Наши минометчики очухались и устыдились, вспомнили, что это они «наступающие войска», это они приказами и салютами обозначены, как несокрушимые победители, — собрались с духом, поднапрягли силенки (да и сидеть в мокрой роще, по колено в талом снегу, тоже не радость, да еще без жратвы!.. Голод не тетка, может кинуть тебя в любую атаку!) и — поперли на захватчика. Селеньице плевое, можно было и обойти, но «воинский долг, приказы, ордена и честь знамени дороже…» Пришлось немцам из домов выкатываться — «Погрелись, хватит!» — Последних мин не пожалели — начали гвоздить… Тут в избу явились двое из спецслужб — везде-то они одинаковые — аккуратно подняли Николу Лысикова (а он ведь был большой и тяжелый), попросили помощи у тех же солдат, которые только что опекали и пестовали его, аккуратно вынесли за огороды, прямо на полосатом матраце; отправили солдат обратно и наспех, двумя выстрелами из пистолета, прикончили Николу… Сами побежали, потому что по всей деревне уже начался отход и через поле от лесочка двигалась цепь наступающих… Доподлинных свидетелей вроде и не было. Это все мозаика рассказов, реплик и пересказов: сухо всхлипывала замордованная хозяйка; кое-что дополнили перепуганные соседи; пленных немцев не оказалось; ну и убитый двумя выстрелами в больное сердце Николай Лысиков. В голову ему не стреляли… Вот и вся фронтовая идиллия. И гуманность.
* * *Воспоминания приходят, воспоминания уходят, версии могут быть более достоверными, менее достоверными, вовсе вывернутыми наизнанку. Неоспоримым остается одно: Николая Лысикова пристрелили на полосатом матраце — такое не придумывают… Пусть в его родной Башкирии хоть на минуту закатится солнце в память о человеке. Хоть на минуту… А еще пусть что-то произойдет в Ереване, на улице Спандаряна, — там жила его однокурсница, его подруга Фели Мадатова — девушка, которую он считал любимой.
VII Задание «особой важности»
В глубокую аппарель загнали просторный трофейный фургон, там и находился штаб батальона.
— Командир группы просит всего четырех разведчиков, не больше, — произнес Курнешов. — И желательно без рации.
— Всегда крутит, вертит! — резко вмешался замполит Градов.
По батальонным понятиям, он был пожилой майор. Лицо длинное, как говорится, «лошадиное», землистое, и фигура грузная, осевшая. Он был раздражен и никак не мог себя удержать, хоть и старался:
— Задание сверхважное. И тут его выкрутасы не пройдут! Мы несем ответственность…
…Нет, товарищ, зло и гордо, Как закон велит бойцу, Смерть встречай лицом к лицу, И хотя бы плюнь ей в морду, Если все пришло к концу…
Записная книжка взводного, 1944 год (без указания, что эти строки из «Василия Теркина А. Твардовского)— При чем здесь ответственность? Ну, просит человек не более четырех разведчиков, — спокойно заметил комбат. — И рация ему действительно не обязательна. На этот раз ему докладывать не придется. И запрашивать — тоже. Или — или…
— Задание сформулировано четко, — скромно уточнил Курнешов. — «Опытные офицеры разведки сами формируют свои группы и самостоятельно выбирают форму поиска». Там им об этом повторено в присутствии командующего фронтом.
— Командующий фронтом — это одно, а ваш этот… совсем другое! — замполит быстро заводился и срывал свое раздражение на Курнешове.
Но Василий был невозмутим.
— Мы еще за кое-какие выкрутасы с ним по-настоящему не разобрались, а он новые придумывает.
Курнешов никогда не влезал в споры с начальством, в этом отношении он был уникален — ни взглядом, ни жестом не даст подумать, что он не согласен, а тут возьми и скажи: