«И я, и не я», — думалось легко, как будто он уже проснулся и обременен единственной заботой — не забыть СОН и постараться разгадать его: «К чему бы все это?..» И тот, который складывал эту смесь повести и легенды, и тот, за поступки и мысли которого он почти не несет ответственности… Ему трудно было понять, кто из них ему приснился первым, а кто явился потом… «Они оба — это я, они оба — это армейский взводный и председатель гвардейского Содружества»… Он и не старался понять логически земной смысл происходящего, его больше интересовал загадочный потусторонний смысл события. И имеет ли он какую-то связь с тем, что происходит поблизости.
Вот такой был СОН… И небо из голубого, прозрачного и бездонного стало быстро темнеть, превратилось в смоляно-черное. И когда он это заметил, начали вспыхивать звезды. Все пространство заполнилось звездными скоплениями… и той самой музыкой.
Он отыскал на небосводе Большую Медведицу, отсчитал пять расстояний высоты ковша, обнаружил Полярную звезду, а потом нашел, увидел и в который раз восхитился бриллиантовой россыпью Плеяд.
VIII Совсем открытое (ну, прямо распахнутое) партийное…
Над всем плацдармом повис легкий, но стойкий туман. А в тумане всегда плавает какая-нибудь муть и непредсказуемая дурость. На этот раз — «Общее открытое партийное собрание батальона». Такое не собирали трудно вспомнить, как давно… Да никогда не собирали! Привели весь личный состав подразделений, кроме караула, дневальных и кухни. Но ни комбат, ни начальник штаба почему-то на собрании не появились. Проводил этот сбор замполит майор Градов. Президиума не выбирали, не голосовали — все он сам!.. Сам назвал его «открытым», сам зачитывал параграфы приказа, сам комментировал.
* * *Трудно было определить, находился он уже под газом или в предвкушении оного. Рядом с ним сидел наш неистребимый нанаец капитан Хангени; бывший директор школы, выпускник института народов Севера; тускло сияющая улыбка почти никогда не сходила с его лица; достаточно смел (во всяком случае, не трус; честен и по-партийному несколько излишне пристрастен к спирту-ректификату, что зачастую означало ничем не прикрытую патриотичность!).
— Это наши братья по оружию, по войне, если хотите! — майор Градов имел в виду поляков, на земле которых проходило это открытое партийное. — И наконец, братья-славяне! Это, товарищи, не просто Польша — это Народная Польша!.. Люди возвращаются в свои дома и что видят?.. Окон нет, дверей нет, последние остатки продуктов рас… растащены… А со скотом как?! А вещи — тряпки, одежда?.. Инструмент-оборудование! — он хотел быть исчерпывающим. — Случаи мародерства участились, и мы не можем, не будем проходить мимо… С тех пор, что фронт стабилизировался и пребывает в… временной неподвижности. Мало того… Случаи насилий. Да-да, женских насилий — без уточнений. И прочие беспорядки… — появился шумок заинтересованности.
— Это наш давнишний спор!.. — громко с уральским говорком произнес пожилой мотоциклист из роты. — Надо конкретно…
— Вам пока никто слова не давал, — одернул его Градов.
— Так это общий сбор батальона или открытое партийное? — поддержал уральца с другого конца усатый сержант из добровольцев.
— Открытое, открытое партийное. Но не митинг! — воткнул в него палец Градов. — И еще факты никому не нужных поджогов жилых зданий! — майор театрально пожал плечами, и его погоны поднялись горбиками.
— Никаких загадок — это уголовная практика, грабежи, иные преступления и заметание следов, — четко произнес капитан Хангени, его Градов не поправлял. — Ну, разумеется, и пьяные поджоги… Уголовники всех мастей…
— Урки урками, а не плохо бы друг на друга посмотреть… — старший возраст собравшихся брал верх.
Поднялся шум, сборище проснулось, но несколько голосов потонуло в массе тех, что были против всякого ужесточения наказаний. («А то, глядишь, почти всех перестрелять придется, — роптали наиболее искренние. — Война все спишет!»)