Но военные оркестры, даже королевские, играют «Марш наступления» не всегда одинаково успешно… Германские контрмеры были оперативными и дали результаты. Удар и разгром союзных войск в Арденах (Бельгия) был неожиданным и ошеломляющим… Союзнический призыв о срочной помощи звучал как набат: «Нельзя ли ускорить ваше наступление на Висле…» — Уинстон Черчилль!.. Уинстон Черчилль!.. Уинстон Черчилль!..
Командиров, штабы и воинские части уже не просто торопили с подготовкой к наступлению, а начали гнать в шею!.. Видно, Верховный пообещал союзникам… Редкий случай: чаяния Уинстона Черчилля, Теодора Франклина Рузвельта, Иосифа Сталина и воинов его передовых частей на этот раз совпадали.
Вот оно — начало… А то ведь уже казалось, что люди и боевые машины приросли к этому лесу и больше никогда не сдвинутся — того гляди заплесневеют.
Перед рассветом 11 января 1945 года артиллерия, авиация и дивизии прорыва действительно рвали на части и дробили оборону противника, а 13 января ударные танковые подразделения входили в прорыв. Сжатые с двух сторон близостью врага и его огнем, рвались и рвались вперед. А в первых проблесках рассвета уже крушили прямо на марше немецкую бригаду. Трофейными машинами, транспортерами пополняли боевые потери этой ночи и еще прихватывали в запас: немецкая техника была новехонькая, надежная, приспособленная и оснащенная на долгое фронтовое действие (но хвалить ее тоже было строжайше запрещено — трибунал!).
Наступление разворачивалось широко, и уже в воздухе висело: «НА ЭТОТ РАЗ МЫ ПРОЙДЕМ ТАК ДАЛЕКО, КАК НИКОГДА РАНЬШЕ, И ГЕРМАНИЯ БУДЕТ ВОТ ТУТ — ПОД НОГАМИ!» Самые передовые и подвижные части вырвались из вражеских тисков и начали долгожданное наступление. Как вздох после удушья — оперативная глубина! — победная песня и погребальный звон.
За несколько суток ожесточенных боев прошла еще одна жизнь… И много, много смертей… Это кому как улыбнулось.
Волею судьбы в предрассветной мгле досталась разведбату 13-я саперная бригада. Или 13-й саперной бригаде рейхсвера достался разведывательный батальон. Каким образом немецкие саперы умудрились подставиться под прямой удар, понять было трудно. Но на войне вовсе не обязательно понимать. То ли танки передового отряда прошли через них, как раскаленный нож сквозь слой сливочного масла, то ли обошли их так, что один другого не заметили спросонья. А разведчикам сразу достался их командир со всем штабом. Оставалось загнуть им салазки, скрутить и принять сдачу в плен тех, кто еще мог передвигаться… Уничтожение — закон сражения, тут все ясно, а вот что касается пленных, тут накопилось много недоумений и проблем… Оказалось, что не только с похоронными командами у нас не все благополучно, но и со службой эвакуации пленных в тыл тоже постоянные неувязки. Кажется, можно было бы принять во внимание то обстоятельство, что в момент гибели или пленения немцы, как правило, перестают быть фашистами, и довольно искренно. Это только большевики и на том свете остаются несгибаемыми членами, и есть мнение, что хоронить их не обязательно — они, оказывается, нетленны!..
Взводному и сержанту Медведеву на этот раз попался опытный и здоровенный дядя. Они его засекли одновременно с разных сторон и одновременно бросились наперерез его пароконной упряжке с повозкой. Для автоматных очередей было далековато, и дядя вот-вот мог достигнуть небольшого лесочка. Там бы он бросил лошадей и… Ищи-свищи его. Битюг (а командир сразу окрестил немца именно так) стоял в повозке с карабином за спиной и во весь опор гнал своих коней, как в хорошем ковбойском фильме, не выпуская из виду ни одного из своих преследователей… Медведев первый что-то сообразил, остановился, прицелился и одной очередью повалил левую лошадь, повозка перевернулась, возница на мгновение исчез из поля зрения, а правая пристяжная оборвала постромки, отбежала в сторону и остановилась. Взводный мчался, казалось, во весь дух, а в голове успело промелькнуть: «Лошадь-то зачем?..» Битюг (солдат, а не лошадь) оказался добычей не легкой, он залег за перевернутой повозкой и стал прицельно отстреливаться, левая раненая лошадь билась и сотрясала всю боевую конструкцию. Может быть, этой самой лошади и был обязан взводный тому обстоятельству, что возница не уложил его первым или вторым выстрелом.
Командир видел все поле сразу, бежал и петлял, прыгал то вправо, то влево, не давал битюгу сделать прицельный выстрел. Расстояние между ними стремительно сокращалось, и он уже кричал: «Хенде, курва!.. Убью-ю-ю!.. Хенде хох! Нихт шиссен! Идиот!..» — а сам боковым зрением держал Медведева, готовый в любой миг ударить очередью по битюгу, если он переведет ствол на сержанта. Но битюг целился и стрелял только по офицеру, полагая, что с коротышкой-солдатом он сможет управиться позднее… Но тут он чего-то недооценил по части мгновенной реакции, а главное, по части отправления всех и всяческих врагов (прямых и косвенных) на тот свет, этот маленький Медведев оставил далеко позади всех своих самых лютых сотоварищей… Они оба, не сговариваясь, врезали по длинной очереди в сырую землю прямо под низ повозки и мигом залепили грязью все пространство вокруг телеги, заодно и рожу битюга. Тот дернулся, будто его ударила пуля, засуетился, начал шарить руками, что-то перекладывать или перезаряжать. Расстояние между ними стремительно сокращалось. Взводный уже налетал на него (он чуть опережал Медведева), а битюг вдруг отшвырнул карабин, вскочил с колен с задранными вверх руками, в его правой руке раскачивалась какая-то фиговина на цепочке, атакующий засветил ему прикладом автомата по челюсти и в это мгновение отметил, что в поднятой руке большие карманные часы… Медведев с лёта подсек его ногой, как фокусник смахнул часы на цепочке, откуда-то из-за спины падающего выхватил ножевой штык с деревянной рукояткой, да еще правой ногой успел въехать ему по яйцам. Битюг заорал благим матом, но тут же заткнулся, как автоматическая защелка. Лежал с вытаращенными глазами.
— А часы-то наши, — объявил Медведев, — первого госчасзавода. Где взял, далдон-мудазвон?! — еле выговорил он сквозь одышку.
— Стоп!.. Хватит… — сказал командир, а сам дышал еще тяжелее сержанта. — Штее ауф! (Встать!) — скомандовал он.
Немец начал осторожно приподниматься.
— Это то есть как «хватит»?.. У него штык сзади за поясом заткнут был… Приготовлен. Вы потянулись бы за часами, а он бы вас прирезал. Весело?.. Обученный, потрох! — Медведев внезапно вмазал битюгу такого пендаля под задницу, что тот, словно гусь, прогнул мощную спину и захлебнулся прерывистым воплем.
— Я сказал «хватит»! — уже прикрикнул командир.
— Скажите ему, если как-нибудь не так шелохнется, я его срежу, — и сопроводил реплику таким жестом, что переводить уже не надо было.
Лошадь все еще билась в конвульсиях. Медведев вынул из-за пояса новенький «парабеллум», битюг побелел и вытянулся, стал на полголовы выше и уменьшился в объеме… У него за спиной Медведев двумя выстрелами прикончил бедную кобылу и перезарядил автомат.
— Зря ты по лошади стрелял, — сказал командир просто так.
— Конечно, зря, — сразу согласился Медведев. — Надо было сразу по этому… глоту… Но привычка брать живьем… А он ведь вот-вот мог уйти.
Немец что-то понял и заметно присмирел.
С ефрейтором дело было сделано (а он оказался на свою беду еще с наградой). Медведев мгновенно ощупал и обшарил битюга, да так, что у него, видно, и зубочистки не осталось в кармане. Командир приказал Медведеву отвести пленного к шоссе, там были машины взвода, а сам быстро пошел через все поле к крайнему строению, откуда еще в самом начале схватки раздалось два выстрела, и он своим успел приказать этот дом заблокировать. Там, на чердаке, кто-то засел, и помощник командира Владимир Иванов выжидал, не торопился брать дом штурмом. Кому охота была нарываться на пулю… «Всего один убитый и два раненых! — всегда повторял взводный. — Этим раненым может стать любой из вас. Одним убитым может быть каждый…»