— Э-э-эй, полегче… — имелось в виду присутствие Юли, она сидела где-то в уголке, и про нее в темноте забыли.
Зажегся электрический свет, затарахтела электростанция.
— Давно надо было ругануться как следует — сразу бы вспыхнуло!
Щурились, пожимали плечами, корчили рожи — не у каждого хватило бы смелости, даже впотьмах, вот так, как Романченко, говорить про смершевца… Здесь все были свои и каждый вне подозрений, но СМЕРШ умел раздобывать сведения ниоткуда. Но почему-то всегда о своих, а не о противнике. И потом уже никому ничего доказать было невозможно.
— Контрразведка — это данная нам реальность, — туманно заявил рассудительный Курнешов и пригладил свою реденькую челку.
Помолчали — контрразведка и для разведчиков была не по зубам. И командиры высоких степеней то ли пасовали перед ней, то ли зажмуривались.
Вошла Антонина, тяжело опустилась на топчан возле Виктора.
— Доктор позднее придет, — сказала она. — Там работа. Оформляют.
Хозяин землянки с силой потер ладони, как будто хотел извлечь искры, точно так, как это проделывал комбат, потом уж звонко хлопнул в ладоши, как бы снимая вторжение опасной темы и возвращая всех в русло задуманного:
— К делу, господа офицеры. Не зря же мы сошлись… Кто за… создание… Общества Гвардейских Офицеров разведывательного батальона?.. — все как по тревоге насторожились, словно это предложение было полной неожиданностью.
— Ну, что вылупили зенки, что оглядываетесь по сторонам?.. Будем голосовать, — он и Лысиков подняли руки первыми.
Остальные поднимали поосторожнее, но поднимали.
— Кто против?.. Может быть, воздержался?.. А ты почему не голосуешь?
Антонина моргнула белесыми ресничками, угловато пожала плечами:
— Я пока не офицер.
— А я гостья, — донесся робкий голос из угла.
— Полагаю, что наряду с полноправными надежные гости и друзья со временем станут членами-корреспондентами. Пока так будем называть. Потом обсудим. Николай, прочти наметки к уставу…
— Сначала нужен лозунг. Или как его?..
— Пароль.
— Девиз!
— Предлагаю: Устав — отдельно. Нормы поведения — отдельно, — произнес Курнешов (в этом командире мотоциклетного взвода неистребимо сидел директор провинциального детского дома, и нравоучительность в нем была неистребимая — недаром же его высмотрели и забрали в штаб батальона).
— Предлагаю девиз, — хозяин землянки почему-то заторопился. — «Смелость, смелость и еще раз смелость!» — Дантон.
— Дантон мне брат, — произнес Андрюша, — но по мне бы лучше: «Никогда, никогда не унывай!» И подпись — «МЫ».
— Это же из ковбойской песни? А-ме-ри-кан-ская!!
— Ну и что? Пусть хоть негро-рязанская…
— Ура, ребята, ура! — Романченко хотелось поскорее завершить официальную часть.
— Лысиков, пиши протокол. Нико-о-ла!
Тот уже трудился вовсю.
— А нас тут всех за жопу не возьмут? Вместе с протоколом?.. — поинтересовался Токачиров.
— С чего бы?
— А с того!.. Пропущено кое-что… И кое-кто!
Водворилась пауза — даже у беззаветных героев бывают мутные минуты сомнений…
— Вот вам и Дон Дантон, — наставительно заметил Токачиров.
— Этот Бурух всегда засандалит такое, что целый батальон потом разгрести не может, — возмутился Родионов.
— Чур не заноситься. Надо, надо, ребята, — опять возник разумник Курнешов.
— А чего бздеть?! — очень уж шумно безобразничал Романченко, но вид у него был обескураженный.
— Не дури, Петро. Вот предлагаю вполне надежно: «Мщение и смерть немецко-фашистским захватчикам!» Иосиф Виссарионович Сталин… И крышка? А?.. — неуверенно предложил Долматов.
— Новее не придумаешь… — отметил Белоус.
— Годится, но покороче: «Смерть фашистско-немецким захватчикам!» И.Сталин, — произнес хозяин землянки.
— И ставим его впереди Дантона… Ни одна блядь не придерется, — предложил Андрюша Родионов.
— Может, на время прикроешь громкоговоритель, Андрэ? — заботливо предложил Токачиров с довольно любезной интонацией.
— Не препираться. Все три девиза остаются в том порядке, как предложил Родионов: «Смерть фашистско-немецким захватчикам!», «Смелость, смелость и еще раз смелость!», «Никогда, никогда не унывай!» — МЫ!!
Послышались сдержанные голоса одобрения.
— Кто ЗА?.. Принято единогласно. — Даже Антонина подняла руку и вобрала голову в плечи. Чуть приподняла прямую прозрачную ладошку Юля. Ее тонкие пальцы осторожно коснулись потолка.
СНАЧАЛА СОВСЕМ НЕЛЬЗЯ БЫЛО ПОНЯТЬ, СОН ЭТО ИЛИ НЕ СОН, КАКОЕ-ТО ТУМАННОЕ НАВАЖДЕНИЕ: ПО ШОССЕ В ТЕМНОТЕ МЧАЛСЯ «М-72» — МОТОЦИКЛ С КОЛЯСКОЙ. ТРЕСК И НАДСАДНЫЙ РЕВ МОТОРА, КАК БУДТО ВОТ-ВОТ ВЗОРВЕТСЯ… ПУСТОЕ ТЕМНОЕ ПРОСТРАНСТВО, ОБОЗНАЧАЮЩЕЕ СКОРЕЕ ВСЕГО ПУТЬ В НИКУДА… ВСЯ ЧЕСТНАЯ КОМПАНИЯ, А ЭТО ДВЕНАДЦАТЬ (ДА-ДА, ДВЕНАДЦАТЬ!) МОЛОДЫХ ПАРНЕЙ С ЗОЛОТЫМИ ПОГОНАМИ НА ГИМНАСТЕРКАХ, ОБЛЕПИЛА МАШИНУ — СИДЯТ, СТОЯТ, ВИСЯТ, ЛЕЖАТ ДРУГ НА ДРУГЕ — РЕКОРДСМЕНЫ САМОУБИЙСТВЕННОГО РОДА ВОЙСК. ВЕТЕР ТОГО И ГЛЯДИ СОРВЕТ ОДНОГО ИЗ НИХ, НО ВОТ МОЖНО ПОКЛЯСТЬСЯ, ХОТЬ ЧЕМ УГОДНО, УДЕРЖАТСЯ ВСЕ — ОНИ НАКРЕПКО СВЯЗАНЫ, КАК ЗАЛОМ НА РЕКЕ, КАК ДЕРЕВЯННАЯ ТАБУРЕТКА! ДЕРЖАЛИСЬ ЗА РУЛЬ, ЗА РУКОЯТКИ, ЗА ТУРЕЛЬ ПУЛЕМЕТА, ЗА ШИНУ ЗАПАСНОГО КОЛЕСА, ЗА ВОЗДУХ!.. ДОРОГА СЛОВНО ВИСЕЛА ВО ТЬМЕ НАД ПРОПАСТЬЮ. КРУТЫЕ ВИРАЖИ КЛОНИЛИ НЕСУСВЕТНЫЙ ЭКИПАЖ ТО ПА ЛЕВЫЙ, ТО НА ПРАВЫЙ БОРТ… СВЕТЯЩИЕСЯ ТОЧКИ И ЧЕРТОЧКИ ПРОНИЗЫВАЛИ ПРОСТРАНСТВО — ТО ЛИ МЕТЕОРИТЫ, ТО ЛИ ТРАССИРУЮЩИЕ ПУЛИ… ЭТИ ДВЕНАДЦАТЬ НА СОБСТВЕННЫХ ШКУРАХ ПРОВЕРЯЛИ ДЕЙСТВЕННОСТЬ СИЛ ЗЕМНОГО ПРИТЯЖЕНИЯ, ВЗАИМНОГО ТЯГОТЕНИЯ И СПАЙКИ… ОГНЕННЫЕ ТРАССЫ ПРОЧЕРЧИВАЛИ НЕ ТОЛЬКО ЗЕМНУЮ ТЬМУ, НО И ВСЕ НЕОХВАТНОЕ НЕБЕСНОЕ ПРОСТРАНСТВО…
IV
Вече
Далеко за полночь в землянке гремело:
— Выбираем председателя!
— Твоя идея, тебе и быть, — сказал Курнешов.
— За что?
— Наказание за инициативу: кто высунулся, того и выбирают.
— Нет, я серьезно…
— А если серьезно, будешь ты.
Тот хотел еще что-то возразить, но получил непререкаемое: «Ты!» Все сборище торчало на своих местах с поднятыми руками.
«Все живое рождается там, где больно».
— Пусть будет так… — сказал хозяин. — Теперь секретаря-казначея.
Как сговорились — повытягивали руки и воткнули указательные пальцы в Николу Лысикова… Он прижал обе руки к груди и, словно буддист, степенно поклонился — его нос покрылся легкой испариной:
— От имени великого башкирского народа большое русское мерси.
— Гимн! Свой гимн нужен…
— Господа офицеры! Гимн не нужен, — произнес зажатый в самый угол командир танкового взвода Иван Белоус — БЕНАПы в гимне не нуждаются. БЕНАПам некогда, они бегущие…
— Какие еще бенапы?..
— Что за бенапы? — название было обнародовано впервые и произвело странное впечатление.
Ему дали приподняться, Белоус выдвинулся вперед. У всех зачесы «политические», а у него пробор посередине темной густой шевелюры. Без малейшего налета привычной пафосности он произнес:
— БЕНАП — сокращенное название — «БЕГУЩИЙ НА ПОМОЩЬ», это и есть — МЫ.
…Странный сбор продолжался. Это была уже глубокая ночь. На столе стояли разномастные кружки, несколько таредок и разложен доппаек[2] — колбасные американские Консервы, хлеб, масло, сахар, даже печенье, — ну, и фляги всех мастей, главным образом трофейные.
— Пять рублей на оскорбленного — за одно ругательство. Идет?.. — скромно предложил казначей.
— Разорение! Даже при десяти головах это сразу полсотни…
— А трехэтажный, извините, что, в тройном размере? Или со скидкой?
— Вот, например, два с половиной слова… и основной оклад тю-тю…
— Не прибедняйтесь: фронтовые — пятьдесят процентов, разведывательные — пятьдесят процентов, гвардейские — пятьдесят и еще «звездные» (за звание)… Богатенькие становимся, господа офицеры, — рачительно выговорил Никола Лысиков.