- Может, лучше было бы, если бы она умерла, - сказала она, всхлипнув.
Мне захотелось ее ударить.
- Я была в детдоме, Лондон. На практике. Я не хочу для нее такого. Врачи говорят, что у меня максимум полгода. ...
- Бывают чудеса. Люди входят в ремиссию...
- Ты неисправимый оптимист, Лондон. Но когда меня не станет, у нее не останется в этом мире никого.
- Значит, она будет со мной.
Мария Юрьевна смотрела на меня с недоверием и почти страхом. В этом взгляде была тысяча вопросов.
Что я мог ей ответить. Что я уже потерял одну девочку. Хрупкую девочку с переменчивыми глазами. И не могу позволить судьбе забрать другую, которой могу помочь, которую могу защитить.
- Чуда не случится. Она останется сиротой...
- Но люди живут с онкологией...
- Не в этом дело, - перебила она меня. - Когда меня не станет, она будет еще совсем маленькой. А ты... ты молодой мужчина. Ты эмпат, ты... это ты, Лондон Птиц, мальчик, который чувствует других. Ты потерял любимую. Ты сейчас готов пожертвовать собой, но когда боль утихнет... Она станет тебе обузой, и ты...
- Не нужно решать за меня, Мария Юрьевна.
Мой голос мне самому показался слишком холодным и грубым, но я должен был сказать ей. Должен был заставить ее понять.
- Есть время. Вы заберете дочку из больницы, когда разрешат врачи, и будете с ней. А я буду помогать. Потому что зачем-то меня привело к вам вчера. И если чуда не случится, я буду готов.
- Но тебе ее не отдадут! - вскрикнула она отчаянно. Дождь усилился, он стекал по нашим плащам, повисал каплями на ресницах.
- Значит, выходите за меня замуж.
- Ты псих, Лондон Птиц! Моральный урод! Моего мужа позавчера похоронили! Его закопали на кладбище только позавчера! Моя дочь может умереть! Я умру! Как ты смеешь паясничать?!
Я встал на одно колено, вода медленно пропитывала ткань джинсов. Мария Юрьевна била меня сумочкой и ладонями по голове и плечам и кричала. Я стоял. Наконец она устала и опустила руки.
- Вам дают полгода. Когда станет плохо, когда я буду нужен вам и вашей дочери, вы выйдете за меня замуж. А потом мы оформим документы так, чтобы она могла остаться со мной.
- Мне нужно подумать, - тихо сказала она, совсем обессилев. Дождь тёк с ее волос. Веером рассыпав брызги, подкатило такси. Я помог ей сесть, а сам остался у больницы.
Ей нужно было подумать. Я не хотел мешать.
Мокрые листья лип вздрагивали от ударов капель. Я вымок насквозь. Я смотрел, как дождь выбивает пузыри из луж, и думал о том, что теперь мне есть, зачем жить.
- Лондон? Это ты?
Я не сразу узнал ее. Она стала старше. На ней был белый халат.
- Лена?
- Привет. - Она улыбнулась из-под большого зонта, тряхнула огненной гривой волос. - Ты чего мокнешь? Пришел к кому-то? Пойдем, провожу под зонтиком.
Подошла вплотную, подняв над нами зонт.
- Нет. Не нужно. Я уже ухожу. Жду такси.
- А... а я вот на практике. Если все будет хорошо, через пару-тройку лет буду доктором.
- Не думал, что тебя привлекает медицина.
Она смутилась.
- После того, как ты... как тебя избили тогда... Мне было стыдно. Я заходила к тебе в больницу, подошла к палате и не смогла войти. Не знала, как смотреть тебе в глаза. Какая-то бабка попросила меня купить ей молока в магазине через дорогу. Оказалось, у бабки никого не осталось - я стала за ней ухаживать. А потом... потом поступила в медицинский. Вот.
- Это здорово. Надеюсь, у тебя все хорошо.
- Да, все отлично.
- Рад за тебя. Извини, мне пора.
Я вынырнул из-под зонта под дождь. Когда-то, когда я любил ее, Лену, я мог бы простоять так, согретый жаром ее улыбки, почти вечно. Но теперь... мне было досадно, что она так близко.
- Лондон, может, как-нибудь выпьем кофе?
Я кивнул.
Цветной зонт скрылся за слюдяной стеной дождя. Я шел все быстрее.