Выплакавшись, Грейс отправилась в ванную, чтобы привести себя в порядок. Я ждал в спальне, рассчитывая продолжить наш разговор, но, вернувшись, она объявила, что должна бежать. Уговаривать ее было бесполезно. Она пообещала Грегу, что выйдет на работу, а обещание надо выполнять. Вчера он дал ей отгул, и было бы свинством злоупотреблять его хорошим отношением. Но мы не договорили, предпринял я последнюю попытку. Это может подождать до вечера, ответила она, и, словно в подтверждение добрых намерений, присела рядом и прижалась ко мне всем телом. Я в порядке, сказала она после долгой паузы. Эта ночь пошла мне на пользу.
После ее ухода я выпил свою утреннюю порцию лекарств и благополучно проспал до обеда. Единственным моим планом на день было дождаться Грейс. Она обещала, что наш разговор будет продолжен, а обещание надо выполнять, и я надеялся вытянуть из нее сегодня всю правду. Не скажу, что я был настроен очень уж оптимистично, но следовало идти до конца, и будь что будет.
Небо было ясное, температура упала ниже десяти градусов, в воздухе впервые запахло зимой. После того как мой обычный распорядок сбился, я был в неважной форме: меня шатало, я задыхался, и каждое движение давалось мне с трудом. Как в первые недели после больницы, перед глазами плясали цветовые пятна, и мир дробился и качался. Я чувствовал себя уязвимым, самый воздух был чреват угрозой; вот сейчас дунет ветер и разрежет меня пополам.
В хозтоварах на Корт-стрит я купил новый тостер, и эта простейшая операция отняла у меня последние силы. Когда я наконец выбрал агрегат по сходной цене и вытащил деньги из бумажника, моя рука предательски задрожала, и на глаза навернулись слезы. Вам нехорошо? — спросила меня хозяйка лавчонки, толстуха лет шестидесяти с пробивающимися усиками над верхней губой. Все в порядке, пробормотал я, но прозвучало это, наверно, неубедительно, потому что она пододвинула мне стул и предложила стакан воды. Полутемная лавка, в которой она управлялась с мужем на пару, вид имела убогий, на многих полках, покрытых вековой пылью, — хоть шаром покати. Провести здесь еще какое-то время у меня не было ни малейшего желания. Я поблагодарил хозяйку за любезность, доплелся до выхода и не без труда плечом открыл дверь. На улице я постоял пару минут, втягивая в себя прохладный воздух, пока приступ не прошел окончательно. Задержись я в лавке — дело, скорее всего, кончилось бы обмороком.
В соседней забегаловке я взял кусок пиццы и кока-колу. Посидев и отдышавшись, я почувствовал, что силы начинают ко мне возвращаться. Раньше шести Грейс домой не вернется, значит, в запасе у меня еще два с половиной часа. От мысли закупить продукты и приготовить что-то на вечер я сразу отказался. Ужин в приличном месте мы тогда не могли себе позволить, и я решил заказать еду в тайском ресторане «Сады Сиама», недавно открывшемся на на Атлантик-авеню. Грейс, я знал, меня поймет. При любых разногласиях она всегда пеклась о моем здоровье.
Покончив с пиццей, я решил пройтись до публички на Клинтон-стрит и посмотреть, нет ли там книг Сильвии Монро, о которой упомянул Траузе. В библиотеке было два ее романа — «Ночь в Мадриде» и «Осенняя церемония». Судя по читательским формулярам, их уже лет десять никто не заказывал. Просмотрев обе книги в читальном зале, я быстро убедился, что эта Сильвия к моей не имеет никакого отношения. Монро писала классические детективы в духе Агаты Кристи, и, читая ее остроумно закрученные истории, я испытывал нарастающее разочарование и досадовал на то, что так глупо перепутал одну с другой. Возможно, я в детстве прочел какой-нибудь детектив Сильвии Монро, и это отложилось в подсознании, а тут подумал: разве она не могла писать под псевдонимом? Теперь, когда полуреальная Сильвия Максвелл со своим вполне реальным романом «Ночь оракула» вроде как снова материализовалась, казалось бы, я должен был почувствовать облегчение, но, увы, ничего подобного!
Дома я обнаружил запись на автоответчике. Без суеты, с тихой сосредоточенностью Грейс разобрала горестные завалы, в которые успела превратиться наша совместная жизнь всего за несколько дней. Так как она звонила из офиса, ей пришлось говорить вполголоса. Сид, я должна сказать тебе четыре вещи, так начиналось ее устное послание. Первое: я думаю о тебе весь день. Второе: я решила оставить ребенка, и с этого момента слово аборт мы исключаем из нашего лексикона. Третье: ничего не готовь. По дороге я куплю в «Бальдуччи» разные вкусности, и мы разогреем их в микроволновке. В половине седьмого, если метро не подведет, я буду дома. И, наконец, четвертое: передай мистеру Джонсону, чтобы он подготовился. Я наброшусь на тебя прямо с порога, так что смотри, не оплошай. Мисс Виргинии не терпится предстать перед своим господином в ослепительной наготе.
Этим ласковым прозвищем я называл ее в самом начале нашего брака, и было чертовски приятно, что она еще не забыла тех счастливых денечков или, лучше сказать, ночей, так как оно имело непосредственное отношение к расслабухе после оргазма. Грейс вставала с постели и шла в ванную, томная, вызывающая в своей наготе, которой она откровенно наслаждалась, а по дороге останавливалась и, приняв игривую позу записной красотки с обложки глянцевого журнала, делала такую гримасу, что я не мог удержаться от смеха. Вообще-то ее полное прозвище было Мисс Виргиния В-Чем-Мать-Родила, поэтому, когда на публике я употреблял укороченную версию, это всегда был тайный намек на секс, скрытое восхищение красотой ее обнаженного и такого желанного тела. Тем, что в своей записи на автоответчике, сразу после сообщения о желании сохранить ребенка, она реанимировала легендарную Мисс Виргинию, она давала мне понять, что она снова моя, прежняя Грейс, хорошо мне знакомая, но и новая, мне неведомая, и что теперь мы с ней вступаем в следующую фазу наших отношений, открываем другую страницу нашей совместной жизни.
Я отменил концерт, который намеревался устроить ей сегодня, и не стал допытываться, где она провела ночь. Мы осуществили все, о чем говорилось в записи на автоответчике: не успела она шагнуть через порог, как мы начали срывать друг с друга одежку и быстро очутились на полу, и лишь потом, полураздетые, двинули в спальню, но так до нее и не добрались. Позже, надев халаты, мы согрели еду в микроволновке и поужинали. Я продемонстрировал новый тостер, в котором можно было поджаривать даже бублики, и разговор невольно свернул на ограбление, но развить его мы не успели, так как у меня вдруг пошла носом кровь, причем хлынула прямо в тарелку с абрикосовым тортом, купленным на десерт. Я долго стоял над умывальником, запрокинув голову, а Грейс обнимала меня сзади, целовала в плечо и придумывала смешные имена для нашего будущего ребенка. Девочку мы решили назвать Голди Орр,[13] а мальчика по имени героя Кьеркегора — Aйpa Орр. В ту ночь мы дурачились, как неразумные дети. Я уж и не помню, когда Грейс последний раз была такой безудержно веселой и так щедро расточала мне свои ласки. После остановки кровотечения она тщательнейшим образом вытерла мне лицо влажной салфеткой. В кухне уберем завтра, — с этими словами она взяла меня за руку и повела в спальню.