Я просунула руку в спину куклы:
— Как сделать, чтобы глаза двигались?
— Продавец мне показал, — ответил папа. — Ничего сложного. Сперва берешься за нить, которая управляет ртом…
— Взялась, — сказала я.
— Теперь перемести руку внутрь его головы. Там есть такой ма-аленький рычажок. Нащупала? Толкни его. Глаза будут двигаться в ту сторону, куда ты его толкнешь.
— Хорошо. Попробую, — сказала я.
Медленно, я погрузила руку в спину болванчика. Просунула через шею. И вглубь головы.
И остановилась с испуганным возгласом, наткнувшись рукою на что-то мягкое.
Что-то теплое и мягкое.
Его мозги!
— О-о-ой! — Со стоном отвращения я поскорей выдернула руку.
Я до сих пор ощущала мягкое, теплое месиво на пальцах.
— Эми, что такое? — воскликнул папа.
— Его… его мозги!.. — выдавила я, чувствуя, как подводит живот.
— Как? Что ты говоришь?! — Папа выхватил у меня болванчика. Перевернув его, он засунул руку ему в спину.
Зажимая руками рот, я смотрела, как он погрузил руку в голову марионетки. От изумления его глаза полезли на лоб.
Он долго возился с чем-то. Потом вытащил руку.
— Фу! — простонала я. — Что это?
Папа посмотрел на мягкий, буро-лиловый с прозеленью предмет в своей руке.
— Похоже, кто-то оставил в нем сэндвич! — воскликнул он.
Папу аж перекосило от отвращения.
— Он насквозь заплесневел и протух. Должно быть, лежал там не один месяц!
— Фу! — повторила я, зажимая нос. — Ну и вонища! Зачем кому-то оставлять сэндвич в голове болванчика?
— Понятия не имею, — покачал головой папа. — Похоже, он весь изъеден червями!
— Фу-у-у-у! — воскликнули мы в один голос.
Папа снова вручил мне Слэппи. А сам побежал на кухню, чтобы избавиться от протухшего, заплесневелого сэндвича.
Я слышала, как он запустил измельчитель мусора. Потом полилась вода — он принялся мыть руки. Несколько секунд спустя папа вернулся в гостиную, вытирая руки полотенцем.
— Надо бы его осмотреть как следует, — предложил он. — Хватит с нас сюрпризов, это уж точно!
Я отнесла Слэппи на кухню, и мы разложили его на кухонной стойке. Папа внимательно осмотрел ботинки марионетки. Они были прикреплены к ногам и не снимались.
Я просунула палец под подбородок болванчика и подвигала его челюстью вверх-вниз. Потом я проверила его деревянные руки.
Расстегнув его темный пиджачок, я стала осматривать нарисованную рубашку. Местами белая краска потрескалась и облезла. Но в остальном все было нормально.
— Пап, кажется, все в порядке, — отчиталась я.
Он кивнул. Потом понюхал пальцы. Наверное, ему так и не удалось смыть до конца вонь тухлого сэндвича.
— Надо бы побрызгать ему в голову антисептиком или хотя бы освежителем воздуха, — сказал папа.
Вдруг, когда я застегивала на кукле пиджак, что-то привлекло мое внимание.
Что-то желтое. Листок бумаги, торчавший из кармана пиджака.
Наверное, товарный чек, подумала я.
Но когда я вытащила маленький квадратик желтой бумаги, то обнаружила на нем непонятную надпись. Странные слова на языке, доселе мне не встречавшемся.
Приглядевшись к бумажке, я медленно прочла вслух:
— Карру Марри Одонна Лома Молону Каррано…
«Интересно, что бы это значило?» — подумала я.
А потом я перевела взгляд на лицо Слэппи.
И увидела, как его красные губы дрогнули.
И увидела, как один его глаз медленно закрылся — будто подмигнул мне.
— П-п-папа! — выдавила я. — Он… двигался!
— А? — Папе вернулся к раковине, чтобы в третий раз вымыть руки. — Что-то не так с болванчиком?
— Он двигался! — крикнула я. — Он мне подмигнул!
Папа подошел к стойке, вытирая руки.
— Я же сказал, Эми, он не может мигать. Глаза двигаются только из стороны в сторону.
— Нет! — настаивала я. — Он подмигнул. Губы дрогнули, и он подмигнул.
Нахмурившись, папа обеими руками приподнял голову марионетки. Затем он поднял ее, чтобы рассмотреть получше.
— Что ж… веки, наверное, разболтались, — сказал он. — Посмотрим, смогу ли я их подкрутить. Может, если взять отвертку…
Договорить папа не успел.
Болванчик размахнулся деревянной рукой и отвесил ему мощную затрещину.
— Ой! — вскрикнул папа, уронив деревянного человечка на стойку. Он схватился за щеку. — Эй, Эми, перестань! Больно же!
— Я?! — вскрикнула я. — Я этого не делала!
Папа с обидой посмотрел на меня, потирая щеку. Она наливалась пунцовым румянцем.