Растерянный Максим прошел за ними несколько шагов.
— Оставь их. — Нини нежно толкнула его в бок. — Снимай этот дурацкий галстук и пошли.
— Куда?
— За замок, в парк, подальше от этих идиотов! — Под «идиотами» она подразумевала группу туристов на лугу.
Она стащила у него с шеи галстук, повязав его вокруг головы как ленту, и они покинули поле битвы.
Максим чувствовал себя голым, и не только вокруг шеи, — обнаженным перед этой берлинской дерзкой девчонкой с чарующим голосом:
Откуда-то донесся смех Амелии, что-то выкрикнул Лусиан, и все стихло. Тишина.
— Сумасшедшая ночь, да? — Нини потащила Максима в кусты, распахнула свою блузку, расстегнула ему рубашку: кожа к коже, тепло к теплу в эту удивительную летнюю ночь.
И вновь упала звезда, но они этого не заметили.
Неожиданно к Тео пришло облегчение, возможно от счастья, что теперь Дуня была с ним. Им надо было много сказать друг другу, но они молчали. С чего начать?
Он лишь спросил:
— Ты надолго?
— На две недели, может, чуть меньше или чуть больше. Не сердись больше, пожалуйста, хорошо? Я рада, что ты решился приехать сюда. Утром я поговорю с Генри, чтобы он предоставил тебе комнату.
Мысль, что он прервет путешествие, не понравилась ему. Он хотел завершить его, посетить Гретна-Грин, Йорк и на судне отправиться в Роттердам. Ему хотелось сидеть на своем месте, впереди, как раз за Николой, и еще нарисовать полную девушку и индивидуалиста…
Вместо этого он сказал:
— Мы бы были уже три дня женаты. Или четыре? Ни малейшего понятия. Как будто годы прошли.
— Ты устал, милый, — произнесла Дуня и чмокнула его в мочку уха. — Позволь оставить тебя ненадолго одного.
— Ты должна увидеть герцога? — не особенно довольно спросил он.
— Он смотрит телевизор.
— И еще он старый.
— Конечно.
— И нет больше его красивой собаки с шерстью цвета меда.
— Она уже давно умерла. Ты, наверное, видел фотографию герцога в молодости. Я сейчас, дорогой.
Он остался в одиночестве. Лишь река шумела. Со стороны луга доносились тихая музыка и смех. Веки его смежились.
Хели Хабердитцель отправился на поиски Дуни и Теобальда. Должны же они, наконец, найтись! Это не давало ему покоя. В душе он надеялся, что его мадонна Рафаэля из Эдинбурга, Дженифер Мак-Тэвиш еще приедет. Они говорили о Черном Замке, но, может, поездка была для нее слишком длинной или она уже давно его забыла. Да, жаль, на самом деле, очень жаль.
Он чувствовал себя довольно одиноко этой шотландской звездной ночью, когда вокруг смеялись, музицировали, разговаривали и любили. Он видел Амелию с Лусианом, а Максима с Нини — в нежных объятиях друг друга. Настоящий шекспировский сон в летнюю ночь. В такую же ночь, как эта, нежная Титания объясняется в любви Ослу:
Осел — заколдованный грубиян. Каждый спит с другим. Утром все чувствуют себя сконфуженными: Деметрий и Гермия, Лизандр и Елена. Сконфуженными «причудами дурного сна». И все-таки сон оказался не таким уж дурным! Все были счастливы и довольны. Лунный свет лился на тщательно ухоженную лужайку. Люди мирно сидели рядом, наслаждаясь дивной ночью. Однако никто из них не видел профессора.
За одним из кустов Хабердитцель услышал голоса. Остановился и сделал то, что обычно считал неприличным: Хели начал подслушивать. Свет фонаря падал на две фигуры. Одна из них была, без сомнения, Дуня. Но вторая?
— Нет, — вполголоса сказала вторая. — Он ничего не заметил.
Конечно, он находился в полном замешательстве, представь, был даже немного взвинчен и вообразил, что влюблен в меня. Но это ничего не значит. Пожалуйста, не ревнуй, Дуня…
— Ах, Никола. — Дуня рассмеялась. — Мне все равно, каким образом тебе удалось притащить его сюда. Было тяжело?
— В начале все шло хорошо. Он даже принял меня за тебя. А потом, после того, как он переночевал у меня…
Они шушукались и хихикали, как два довольных подростка, задумавших проделку. Однако проделка-то уже удалась.
Никола? Кажется, это руководительница группы. Или?…
Итак, дамы обнялись, обмениваясь любезностями, а потом Дуня сказала: