А провидение действительно было на стороне России: необыкновенно тёплая осень неожиданно сменилась очень ранней зимой, морозы наступили уже в начале октября.
И Жуков, мало того, что защитил Москву, так еще перешёл в наступление и впервые в истории погнал назад до самой Вязьмы считавшихся до сих пор непобедимыми немцев. Этим был сорван план гитлеровского «Блиц-крига»: его армия не была обеспечена ни тёплой одеждой, ни зимними маслами и топливом, поскольку действительно — взять Москву и завершить кампанию этот самоуверенный авантюрист-фюрер легкомысленно рассчитывал ещё до наступления холодов. Его успех во Франции, завоёванной немцами за две недели практически без сопротивления, также как и неудачная война, затеянная Патриархом в Финляндии, вскружили Гитлеру голову. Поэтому-то он и решил на какое-то время отложить завоевание Англии, быстренько в течение двух-трёх месяцев, ещё до наступления зимы разделаться с Россией, и тем самым обеспечить свою армию бакинским бензином, дефицит которого она уже давно испытывала. И только после этого фюрер намеревался вернуться к английской кампании.
У этого нахального «военного стратега» был разработан сценарий парада немецких войск на Красной площади и была сшита новая парадная форма для солдат и офицеров. Уже отпечатали пригласительные билеты на торжественное заседание в Большом театре, посвящённое победе над СССР. Но фюрер не учёл, что русские — это не французы, а Россия — далеко не Франция, и уже тогда военные авторитеты утверждали, что Германия, не имеющая ресурсов для проведения длительной кампании, обречёна, что войну она фактически уже проиграла.
С тех пор у Патриарха к Жукову было двойственное отношение: с одной стороны он уверовал в его огромный полководческий талант и позволял ему многое, чего не разрешалось прочим; с другой стороны, он не мог простить Жукову, что тот видел его растерянным, униженным, готовым пойти на мировую с этим выскочкой-ефрейтором. Но к чести Жукова он вёл себя умно и по агентурным сведениям нигде о поведении великого вождя в те тяжкие октябрьские дни 1941 года не распространялся.
А Патриарх в самое ответственное для страны время для поднятия духа населения седьмого ноября устроил на Красной площади традиционный парад в честь двадцать четвёртой годовщины «Великой октябрьской социалистической революции». (Так официально стал называться переворот, произведённый большевиками в октябре 1917 года — фактически незаконный захват ими власти.) Фортуна опять благоприятствовала России — погода была нелётной. Но, на всякий случай, парад начали на два часа раньше, чем было объявлено. Участвовавшие в параде полки, воодушевлённые лицезрением на трибуне мавзолея любимого вождя всех народов Советского Союза, прямо с Красной площади были отправлены на фронт.
Вечером на перроне станции метро «Маяковская» провели традиционное торжественное заседание, посвящённое знаменательной дате.
Патриарх, посчитавший Гитлера своим личным врагом, объявил на него охоту. Но этот стервец был как будто заговоренным: по какой-то случайности он смог избежать всех покушений — то уходил на полминуты раньше взрыва, то в последний момент отменял встречу. Судя по всему, этот мерзавец обладал невероятной интуицией.
Немного охладившись после эмоций, вызванных предательством коварного выскочки-фюрера, Патриарх здраво рассудил, что в случае устранения Гитлера, союзники немедленно станут искать сближения с его преемником, и отменил приказ о его ликвидации.
После того, как Москва выстояла, немецкие войска пытались вернуть себе превосходство в войне, но ни Ржевская «мясорубка», ни тяжёлая Сталинградская битва, в которой погибло около 500 тысяч советских солдат, ни знаменитое танковое сражение под Курском, уже не могли переломить хода кампании. После поражения на Курской дуге немецкие войска под напором Красной Армии неудержимо покатились на запад.
Летом 1944 года Патриарх — мастер устройства «отвлекалочек» — решил отблагодарить свой народ впечатляющим пропагандистским зрелищем. Он приказал провести пленных немцев по Садовому кольцу Москвы.
Впереди шла когорта из 80-ти поджавших губы, смотревших прямо перед собой генералов и офицеров высшего ранга. С некоторым разрывом за ними тянулась колонна младших офицеров и рядовых, охраняемых вооруженными советскими солдатами с ружьями на перевес.
Пленные немцы проходили мимо многочисленных зрителей в полном молчании — ни свистков, ни выкриков. Молчали даже мальчишки, облепившие деревья и крыши домов. Слышался только звук мерного шарканья по мостовой ботинок и сапог проходивших пленных.