Развернулась яростная дискуссия. Патриарх, верно оценив обстановку, во время дебатов вообще отмалчивался, скромно сидя в сторонке. Потом он, помня уроки любимого им Ивана Грозного, даже попросил отвода и заставил себя уговаривать, чтобы он дал согласие занять место Ильича. Голосующие должны были сделать выбор между грузином и евреем. Тогда Патриарх казался членам Центрального комитета безобиднее, чем заносчивый самоуверенный Троцкий. В финале Патриарх выиграл при тайном голосовании.
Позже, в 1936 году, когда решалась судьба самих Каменева и Зиновьева, эти вечные перебежчики напомнили Патриарху, что он должен быть благодарен им за поддержку его избрания Генеральным секретарём партии в 1924 году. Вождь резко ответил, что политики живут по особым меркам, а благодарность — это «пережиток буржуазной морали, что-то вроде атавистического свойства у собак». Про себя же он подумал: «Как это Каменев ещё не потребовал ответной благодарности за теплые носки, которые тот подарил, когда они в 1917 году после амнистии вместе возвращались из Сибирской ссылки».
Не менее, а даже, может быть, более угрожающая обстановка сложилась в 1934 году, когда он по результатам голосования делегатов XVII съезда партии понял, что партийный аппарат устал от его жёсткого беспощадного диктата и хочет сменить его на более мягкого Кирова. Верный, преданный Мироныч сам признался своему лучшему другу Патриарху, что ему было сделано предложение занять место вождя — стать генеральным секретарём партии, но он категорически отказался. Этим своим признанием он подписал приговор и себе, и партийной номенклатуре.
Вся обстановка на XVII съезде партии — названом «Съездом победителей», завершивших раскулачивание и социалистическую перестройку деревни, в очередной раз убедила вождя в подлости человеческой натуры. С трибуны все ораторы старались перещеголять друг друга в восхвалении Патриарха, «мудрого вождя партии», уверяли, что лучшего, чем он, руководителя нет. Сам Киров в своём выступлении 20 раз упомянул его имя. Хитрый Зиновьев покаялся в своих ошибках и торжественно провозгласил, что Патриарх самый верный и последовательный продолжатель дела Маркса, Энгельса, Ленина.
Но, когда вскрыли бюллетени тайного голосования в члены ЦК партии, оказалось, что «против» за «мудрейшего из вождей», как утверждали выступающие ораторы, было подано 292 голоса — намного больше, чем за других кандидатов. Верный Каганович подделал результаты голосования так, как будто против Патриарха было подано всего 3 голоса — столько же, как против Кирова.
Вождь понял, что участники съезда «беспринципные трусливые двурушники», и, как только опять стал генсеком, сразу стал готовиться к наступлению на оппозицию, искал повод, чтобы объявить новый «Красный террор». Стоило только об этом намекнуть верным Ягоде и Агранову, как они отлично справились с поручением. Тогда пришлось пожертвовать самым ближайшим другом, любимым «Миронычем», с которым, единственным, вождь позволял себе париться в бане, не стесняясь своей уродливой шестипалой стопы с двумя сросшимися пальцами. Но слишком много было поставлено на карту — он не мог себе позволить проиграть. И Патриарх эту карту выиграл!
Загодя, ещё в июне 1934 года они с Ягодой стали готовить законодательную базу: был принят закон о государственных контрреволюционных преступлениях, согласно которому любого человека, заподозренного в нелояльности к существующему строю, а особенно к его вождю, можно было надолго упрятать за решётку. И уже через три дня после убийства Кирова газеты опубликовали постановление президиума ЦИК, обязывающего дела обвиняемых в терроризме вести в упрощённом порядке: без присутствия стороны защиты, прошения о помиловании не принимать, а приговорённых к высшей мере наказания сразу же казнить. Это постановление дождалось своего часа.
В ноябре этого же года было введено в судебную практику «Особое совещание» при наркоме внутренних дел, так называемая «тройка», в состав которой входило по одному человеку из ведущих сотрудников НКВД, из высшего партийного, а также административного руководства. Особое совещание — ОСО обладало правом без участия представителей обвинения и защиты и даже без присутствия самого обвиняемого выносить приговоры. Это значительно упрощало дело, поскольку стало можно обходиться без требующих времени формальностей процесса судопроизводства, а самое главное, без огласки. Вначале Особое совещание имело право максимум сослать человека на срок до пяти лет. Но постепенно права ОСО расширялись: к 1937 году оно уже могло направлять в лагеря на срок до восьми лет, а к 1941 году — выносить приговоры вплоть до смертной казни.