Патриарх чувствует, что устал и пора уходить с арены борьбы. А он даже не знает, правильно ли оценят его потомки? Каким он предстанет в истории — кровожадным тираном, этаким вурдалаком-душегубом, или созидателем, получившим в наследство от Ленина ограбленную, разорённую большевиками страну и превратившим её в самую могущественную в мире индустриальную державу, которой все боятся?
Он отчётливо понимал, что между великодержавностью страны и счастьем населяющего её народа не всегда существует знак равенства, а чаще всего бывает наоборот. Примером тому может служить Российская империя — богатейшая и сильнейшая страна с самым бедным в Европе народом. Да и теперешнее экономическое состояние СССР, тратившего все ресурсы на укрепление его военной мощи, не позволяет повысить уровень благосостояния населения. Вождь отдаёт себе трезвый отчёт, что если бы страна была слабой в военном отношении, то капиталисты тотчас первым же делом скинули бы его. И поэтому военный потенциал страны по существу служит, главным образом, защите власти самого Патриарха.
А ему, несмотря на минутную слабость, не хотелось терять так тяжело завоеванную власть. В конце концов, как его оценят потомки, не самое главное: из жизни он надеялся уйти могущественным самодержцем. Правда, последнее время его стало волновать, что он — «родственник сатаны» — скажет, если придётся держать ответ перед Всевышним. Хотя ещё не известно, существует ли действительно загробная жизнь… Может быть, это вообще только поповские выдумки?
Да, дряхлеет он. Раньше такие мысли не тревожили Патриарха. Его личный врач профессор Виноградов даже рекомендовал ему самому отойти от дел по состоянию здоровья. Вождь рассвирепел и отправил возомнившего слишком много о себе профессоришку на нары к своим коллегам. Пора бы и его, и этих «врачей — убийц в белых халатах» отправить к праотцам, предварительно получив от них показания о контрреволюционной деятельности их высокопоставленных пациентов. Но Берия не дурак: сообразил, что вождь, раскрутив дело врачей, намерен провести очередную чистку и сменить ближнее окружение. Очень уж они стали самостоятельными. Даже из участи Ленинградского руководства эти недоумки не сделали для себя соответствующих выводов.
Патриарх понял, что ленинградцев пора убирать, когда ему доложили, что Кузнецову, Попкову и Вознесенскому хлопали дольше и с не меньшим энтузиазмом, чем ему — великому вождю. Подумаешь, герои блокады! Тоже мне — любимцы города! Фигуранты музея, посвященного блокаде Ленинграда! Несмотря на то, что Патриарх любил и ценил, как Воскресенского, так и Кузнецова, у него не было другого выхода. Он поручил это дело толстой бабе — Маленкову, бывшему в то время у него в немилости. И надо сказать, что тот, рассчитывая вновь вернуть благосклонность Патриарха, отлично справился с поручением.
Вечно проблемы с ленинградским руководством. Слишком большой город, вторая столица страны. Много власти в своё время взял себе Зиновьев. Но как только вождь почувствовал свою силу, он при поддержке Дзержинского убрал этого несносного Гришку, смевшего критиковать его на XIV съезде ВКП(б). Зиновьева сняли и с должности председателя Ленинградского совета, и с должности председателя Исполкома Коминтерна. На его место в Ленинград он решил направить любимого, преданного Кирова, чтобы тот расправился с этим зарвавшимся евреем, лучшим другом бесноватого Ильича.
А Мироныч тянул, миндальничал, хотя ему не очень характерна чрезмерная мягкость — под его жёстким руководством был достроен заключёнными Беломоро-Балтийский канал, на открытии которого оба друга стояли рядом. И ревнивому Патриарху уже тогда показалось, что Мироныча приветствуют неистовей и более искренне, чем его — «великого вождя всех народов». Киров очень пришёлся по сердцу ленинградским товарищам и, как видно, не только им.
Патриарх уже тогда отчётливо понял, что партийная номенклатура готовит ему замену в лице Кирова. Этого ни в коем случае допустить было нельзя, и, к сожалению, после XVII съезда партии Мироныча пришлось убрать. Конечно, потом ближайшего преданного друга, любимого Светланкой дяди Серёжи стало очень недоставать. Но Мироныч должен был знать своё место, должен был предвидеть, что соперников, даже в лице ближайших преданных друзей, великий вождь не потерпит.