Тогда Тухачевский провёл успешную кампанию и подошёл к Варшаве. Оставался последний рывок, и он дал распоряжение Буденному, чтобы тот со своей Первой конной армией пришёл ему на помощь и атаковал Варшаву с юго-запада. Но Будённый, подстрекаемый Патриархом, ослушался приказа Главнокомандующего и вместо Варшавы двинулся на Львов. В силу этого Тухачевскому не только не удалось взять польскую столицу, но он был позорно разбит войсками Пилсудского и сам еле сумел унести ноги.
Даже когда рассерженный, буквально взбешённый Ленин спросил у Будённого: «Кто же ходит на Варшаву через Львов?», верный Семён не выдал друга. Командующему Первой конной армией тогда грозили большие неприятности, от которых его спас Патриарх. С тех пор Будённый стал ещё более преданным его сторонником, и Патриарх, как мог, продвигал и поддерживал Семёна, несмотря на глубокую серость друга с его, так же, как и у Ворошилова, трёхклассным образованием. Тогда острили, что должности Главнокомандующего и Наркома обороны совместили, поскольку у них было три класса начального образования на двоих, а так будет хотя бы три класса на одного5.
Неудачная Польская кампания была единственным поражением Тухачевского, разбившего войска Деникина, Врангеля, Колчака, успешно подавившего Кронштадский мятеж, Антоновское крестьянское восстание. Но Патриарх позаботился о том, чтобы Варшавское поражение этого полководца было раздуто и интерпретировано так, как это устраивало его, вождя, и чтобы Тухачевскому об этом, как можно чаще, публично напоминали.
Так что у Патриарха с этим полководцем были давние счёты. Но первый же опыт ведения войны с соседней Финляндией показал, что прав был уже расстрелянный к тому времени «враг народа» Тухачевский. Его доводы ещё до этого были подкреплены военной практикой, когда немцы, обойдя «Линию Мажино», через Бельгию вторглись во Францию. Они применили новую для того времени тактику, забрасывая в тылы армии противника массовые воздушные десанты, которые тут же вступали в бой за оборонительными линиями врага. В течение двух недель при помощи мобильных средств немецкие войска вышли к побережью Атлантики.
А сколько времени было потеряно… И этот просчёт — одно из самых неприятных воспоминаний Патриарха. После неудачной Финской войны, он навсегда отстранил от себя Наркома военно-морских дел Ворошилова, потеряв в его лице старого преданного друга.
Спать совершенно не хотелось… Скорее всего, он уснёт только под утро. Завтра в Кремль Патриарх, очевидно, опять не поедет — нет никакого настроения общаться с людьми. Последний раз он выходил на люди 23 февраля в день очередной годовщины Красной армии. Вождь уже около двух недель сидит безвыездно на даче, и какое-то непонятное состояние у него — полная апатия, ничего не хочется делать. Ведь он всегда много и охотно работал, а сейчас почему-то странная, не свойственная ему лень. Очевидно, это уже издержки возраста… А впрочем, может быть, завтра настроение переменится, он выспится и потом, как почти всегда, приедет на работу к двум часам. Весь аппарат уже привык к его распорядку дня и не разъезжается по домам, пока горит свет в окнах кабинета вождя. А это могло быть и в час, и в два ночи, а иногда и позже.
Свирепый порыв ветра отозвался противным воем в дымовой трубе, загремел по крыше плохо закреплённым куском железа. Нужно завтра сказать коменданту, чтобы починили кровлю. Эта тягостная ночь, видно, никогда не кончится… Но, может быть, так даже лучше, что он не хочет спать. Последнее время Патриарх стал бояться своих снов.
Часто ему снились его старые любимые друзья: Алёша Сванидзе, Камо, Авель Енукидзе, Серго Орджоникидзе, Мироныч. Во сне всё было хорошо, как и раньше. Все были живы, сидели на просторной террасе в Зубалово за накрытым столом, распивали вино, разговаривали, смеялись, пели многоголосые грузинские песни, в том числе особо любимую Патриархом «Сулико». И даже Мироныч, оказалось, умел вторить в терцию. Они все его по-прежнему любили и ни в чём не упрекали.
Патриарх просыпался с чувством вины, с болью в сердце. Преданные им друзья и полученное взамен дикое, беспросветное одиночество — это была та цена, которую он заплатил за власть! И теперь он имеет эту власть — огромную, безграничную… Ну, и что? Стал ли он счастливей от этого? До конца своих дней ему так и придётся проводить любимые застолья с «говнюками-соратниками», этими презренными ничтожными подонками, от которых в любой момент можно ожидать предательского удара в спину? Вождь трезво понимал, что они с ним до тех пор, пока он в силе. А как только хотя бы чуть-чуть пошатнётся его власть, они тотчас переметнутся к противнику. И с этими сволочами он обречён проводить вечера, а потом один коротать бесконечные ночи, слушая завывание ветра, тоскливо ожидая рассвета? И это всё, что он получил в конце жизни после всех своих титанических усилий? Он уже в который раз задумывается, стоила ли полученная беспредельная власть такой высокой платы — одиночества, потери его любимых друзей… Но тяга к абсолютной власти — это была какая-то демоническая страсть сильнее его сознания. Ему обычно постоянно казалось, что власти недостаточно, что нужно ещё что-то сделать для подтверждения своей всесильности.
5
Формально, как Будённый, так и Ворошилов имели высшее образование, поскольку получили дипломы об окончании «Промакадемии», но фактически они там не учились: к ним домой приходили преподаватели, чтобы только проставить в Зачётных книжках отметки о сдаче экзаменов.