Другой, часто повторяющийся сон, кажется ему страшным, пророческим. Ему грезится, что он находится в горах и слышит какой-то нарастающий гул: оказывается, это сорвавшаяся с вершины огромная снежная лавина, которая со все увеличивающейся скоростью, увлекая за собой камни, деревья, дома, людей, катится прямо на него. В юности ему приходилось наблюдать такую лавину в Верхней Сванетии, когда после проведенной в очередной раз «экспроприационной акции» они с подельниками отсиживались в высокогорном селе Ушгули.
Он испытывает дикий ужас. Из лавины, сопровождаемой огромным облаком снежной пыли, слышится непонятный рёв. Патриарх прислушивается, и ему кажется, что это человеческие крики. Он приглядывается и видит, что действительно, в снежном месиве барахтается огромное количество людей. Он уже различает руки, ноги, головы с открытыми, вопящими ртами. И тут Патриарх догадывается, что эти люди — его жертвы, это они кричат в предсмертном ужасе. Он различает отдельные лица, видит много людей в военной форме — это русские солдаты-мальчишки, которых он голодных, плохо одетых, слабо вооруженных посылал волна за волной в лобовые атаки на штурм укрепленных позиций противника, поставив у них за спиной работников СМЕРШ’а с пулемётами.
Потом в снегу замелькали люди в непонятной военной форме, и Патриарх понимает, что это переданные ему немцами пленные польские офицеры — цвет нации, её генофонд, более 20 тысяч которых он приказал расстрелять в 1940 году в Катынском лесу и других глухих местах. А за ними мелькают какие-то серые измождённые и согбенные люди в телогрейках с кирками и лопатами в руках — это заключённые исправительно-трудовых лагерей, на костях которых в запредельно тяжёлых условиях он строил «светлое социалистическое будущее всего человечества».
А лавина ширится, катится все быстрее и уже грозит настичь его самого. Патриарх пытается убежать от приближающего вала, но отяжелевшие, ватные ноги не слушаются, лавина вот-вот его настигнет. Он падает, и снежная масса его накрывает. Стараясь выбраться, Патриарх беспомощно, с отчаянием барахтается в снегу. Но у него иссякают силы, и вот уже в глазах потемнело и нечем дышать.
Вождь просыпается в поту, с сердцебиением, которое никак не может унять. После таких снов у него, как правило, подскакивает давление, портится настроение. Он понимает, что стоит на краю бездны — вечности, и пора подводить итоги. А к чему он пришел? К мрачному, беспросветному одиночеству? Ни друзей рядом, ни родных — всех он уничтожил или разогнал ради достижения и удержания власти. А самое грустное, что ощущение всевластия, которого он добивался, уже не так тешит его самолюбие. Он по натуре был боец, и больше, чем победа, его увлекал сам процесс борьбы. А на новую борьбу у него уже не было ни физических, ни душевных сил…
В эти нескончаемые бессонные ночи Патриарх в который раз перебирал в памяти свои удачи и поражения.
Когда после смерти Ленина, убирая разными способами своих соперников, приобретая постепенно всё больший вес, он добился своей цели и стал, наконец, во главе огромнейшей страны, к сожалению, эта, когда-то богатейшая держава была разграблена и разорена. Нужно было как-то поднимать её из руин. Ожидание светлого будущего, из-за которого была затеяна революция и пролито столько крови, слишком затянулось.
Денег не было. Даже те деньги, которые для спасения голодающих прислал Международный Красный крест, и те деньги, которые предложил для этой же цели патриарх Тихон, Ленин и его «кодла» умудрились переправить на свои счета в зарубежные банки для «развития мировой революции». И когда у него просили средства для помощи голодающим, «вождь мирового пролетариата» жёстко отвечал: «Денег у нас нет!».