Похоже, бог воров посмеялся над ним — кому могла понадобиться такая безделица? Впрочем, кому-то понадобилась, хотя удивлялся он и сейчас, в который уже раз разглядывая незатейливую вещицу, но сколько ни смотрел, впечатление оставалось прежним — ничего особенного. С одной его стороны было рельефное изображение паука, ничем не отличавшегося от своих живых собратьев. Другая сторона его была отполирована до зеркального блеска и украшена несложным орнаментом, опоясывающим его по кругу.
Одним словом, зеркало как зеркало, каких в Шадизаре видимо-невидимо в дешевых базарный рядах, торгующих мелочью.
Знал бы — купил да сидел бы сейчас в уютном кабачке старого Абулетеса и потягивал вино, вместо того чтобы лазать по каменным норам! Подумав так, он усмехнулся — ему ли жаловаться! За эту грошовую мелочь стигиец отсыпал ему столько золота, что он мог бы купить воз таких зеркал!
Конан хмыкнул, сунул его на прежнее место — за отворот рубахи, и мысли его вернулись в прежнее русло. Не мешало бы наделать факелов побольше, но тут уже ничего не исправишь! Хотя он успел убедиться, что неведомые твари боялись не только солнца, но и обычного огня.
Кем они были, киммериец не знал, но надоели они ему сверх всякой меры. Прячась в малейшем клочке тени, они протягивали узловатые когтистые лапы и, странно растягивая слова, шипели:
— Ты наш-ш, Конан, наш-ш! Но мы отпус-стим тебя, лиш-шь отдай талис-сман! Мы отпус-стим и наградим-м!
Конану толком не удалось разглядеть ни одной из них, но от этого было не легче. Временами, еще когда он не попал в проклятую пещеру, ему чудились в тени неясные силуэты, а когда он несколько раз оказался в непосредственной близости от дерева или густого кустарника, он с удивлением видел, как уродливая тень тянулась к нему корявой лапой, пытаясь зацепить когтем за одежду, подтащить поближе.
Однако касание это походило больше на легкий ветерок, а бесплотное тело напоминало причудливо изогнувшуюся струйку дыма.
В первый раз Конан хохотал над этим «нападением» до слез и тогда же впервые услышал тихий голос, похожий на шорох ветра в прошлогодней листве.
— Вреш-шь, не уйдеш-шь…
Но Конан лишь расхохотался над этими жалкими попытками запугать его — дневные тени были слишком прозрачны, чтобы укрыть собой нечто действительно опасное, и он перестал обращать внимание на кравшиеся по пятам полупрозрачные силуэты. Однако время шло, солнце неумолимо клонилось к закату, предвещая скорый приход тьмы.
Голоса сделались громче, а силуэты проступали все явственнее, хотя почему-то стали избегать Конана, и тут внутренний голос впервые подсказал ему, что дело принимает дурной поворот и пора всерьез подумать о том, что даст ему защиту, когда скроется за горизонтом око светлого Митры, а на землю падет тьма.
И тогда он принялся готовить себе факелы, но было уже слишком поздно. Твари обрели реальную силу. Конан начал слышать не только их голоса, но и шаги. Это значило, что они уже не были теми причудливо изогнувшимися струйками дыма, какими явились ему вначале. Они обрели вес, а значит, получили плоть! Откуда-то приходили все новые. Они ломали сучья, собираясь вместе, чтобы напасть на человека, но пока почему-то перейти в атаку не решались.
Он выпрямился и осмотрелся — диск солнца уже наполовину скрылся за горизонтом, и тогда Конан понял, что сдерживает его незримых врагов, но тогда же он понял и другое — очень скоро он окажется в полной из власти!
И тогда, действуя по наитию, он начал поджигать факелы от пламени костра и разбрасывать их во все стороны, стараясь закинуть как можно дальше. Расчет его был прост — лес полон сухого валежника, и если ему удастся окружить себя стеной огня, на какое-то время это спасет его. Пусть это будет час или даже меньше, но за это время он сможет уйти от погони.
…Теперь, сидя у костра, в самых недрах горы, он вспомнил о своих надеждах и невесело улыбнулся. Он-то считал, что твари идут за ним по пятам и, отгородившись стеной огня, он сумеет спрятаться от них. Убежать… Как он ошибся! Здесь, в пещере, куда он забрался в поисках спасения, они по-прежнему преследовали его. Они или другие такие же. Варвар давно понял свою ошибку: забираясь все глубже, он рискует окончательно заблудиться, а ведь снаружи рано или поздно взойдет солнце, несущее избавление от ночного кошмара, который здесь продлится, лишь пока не догорят факелы, которые он так бездумно разбросал перед входом в пещеру.
Конан пробовал повернуть назад, но далеко пройти не смог — проклятые твари не хуже него соображали, что нужно делать, и одно из узких мест, где он прошел недавно, оказалось заваленным камнями. Тогда он пошел вперед и через некоторое время набрел на эту пещеру. Здесь он нашел оставленные кем-то дрова. Это подняло его настроение. Ему пришло в голову, что раз здесь лежат дрова, то пещера ведет куда-то, а значит, у нее есть не только вход, но и выход тоже.
Он разжег костер и потушил факел. Он должен был немного отдохнуть и поесть, прежде чем идти вперед, но Сам не заметил, как вместо этого заснул. Он не видел снов и не помнил, как засыпал, но не сомневался, что спал, потому что ясно помнил, как просыпался. И то, что он сейчас вспомнил, он именно вспомнил, а не увидел во сне, — в этом он был абсолютно уверен — но и воспоминание было странным. Оно не было памятью о происшедшем с ним, равно как и не было впечатлением от чужого рассказа.
Оно было воспоминанием, взявшимся ниоткуда!
Размышляя об этом, Конан доел баранью ногу, разогретую на огне, и допил остатки вина. Все. В следующий раз он пообедает, только выбравшись отсюда, если ему не суждено сложить свои кости в этой дыре.
Он соорудил из остатков дров еще несколько факелов, израсходовав на это всю веревку, и поджег первый из них. Тот, весело затрещав, разом занялся пламенем, а киммериец невесело подумал, что толку от таких факелов будет немного: дрова, они и есть дрова, — а значит, надо торопиться.
Он вдруг ясно почувствовал, что времени у него осталось совсем мало. Попросту говоря — его не было вовсе. И опять-таки Конан не знал, откуда у него появилась эта уверенность, но раздумывать не стал, а быстро собрал свои пожитки и не оглядываясь пошел прочь.
Он шел, ускоряя шаг, но не страх гнал его вперед, а нечто иное. Может быть, сознание неодолимости того, что стремительно приближалось сзади, а может быть, это был тот чуткий сторож, который сидел глубоко внутри, вовремя подсказывая правильный путь или предупреждая об опасности? Он не раз уже помогал Конану выжить в, казалось бы, безвыходных ситуациях, а иногда и наоборот, в спокойной обстановке толкал его на безумные на первый взгляд поступки, впоследствии оказывавшимися единственно правильными.
Серые стены по бокам слились в однообразный бесцветный фон, то наплывая и становясь светлее, то отступая в мрачную темноту, но он не обращал внимания ни на что. Он даже не оглядывался, потому что знал — пока горит огонь, он в безопасности. Когда его не станет, не станет и Конана… И он бежал, рискуя свернуть себе шею или разбить голову, повинуясь лишь внутреннему сторожу, без устали гнавшему его вперед.
Конан так и не понял, когда оказался снаружи, но так или иначе теперь над головой у него раскинулся звездный ковер — а значит, пещера осталась позади. Но мгновенный импульс радости, едва родившись, иссяк — это не было избавлением, лишь краткой передышкой, открывавшей путь к спасению, и об этом ясно говорило усилившееся чувство тревоги.
Конан оглянулся и увидел в десятке локтей позади гранитную стену и пятно непроницаемой тьмы на ней. Киммериец лишь едва скользнул по ней взглядом, но что-то его насторожило, и он присмотрелся внимательнее. Сгоряча он принял пятно за вход в пещеру, из которой он только что выбежал, но теперь увидел, что это не так.
Непроницаемый для света факела мрак скрывал ее, и это ясно было видно, потому что тьма изливалась из выхода волнами, ползла вперед, скрывая от глаз Конана все, к чему прикасалась, и уже подползала к его ногам.
Вот сейчас… еще немного… всего один миг…
Она коснется его ног, и тогда все.