Я не позволял Лимирей оборачиваться и бежать назад, на пепелище. Ее дом все еще полыхал жаром, и делать там пока было нечего. Дорожную сумку с зельями я перекинул через плечо, а саму Лимирей вел рядом, крепко придерживая за плечо, чтобы среагировать сразу, если она попытается вернуться.
Однако она медленно шла рядом, едва переставляя ноги. Сама бы она так и осталась сидеть на снегу.
Я не сразу заметил, что Лимирей дрожит. От холода или от пережитого ужаса – я не знал, но остановился на мгновение и снял с себя сначала ее сумку с зельями, а затем куртку, которую потом накинул ей на плечи. Я ускорил шаг, торопясь добраться до дома: холод не пойдет на пользу никому из нас.
– Подожди немного. Я попрошу Севу открыть дверь, – сказал я Лимирей и ненадолго отпустил ее.
Домовой почувствовал мое присутствие сразу. Двери сами распахнулись, а свечи зажглись. В камине заполыхал огонь, и туда полетели из дровницы поленья. Я шикнул на Севу, чтобы он немного притушил пламя.
Я снял с Лимирей свою куртку, а алхимическую сумку оставил в прихожей.
– Извини. У меня немного не прибрано… Второпях собирался на работу.
Я прикусил язык. Она только что потеряла наставника и дом, а я тут лезу со своими нелепыми замечаниями.
Лимирей никак не отреагировала на мои слова. Я тяжело вздохнул и провел ее в свою комнату. Усадив на кровать, я заставил ее на себя посмотреть. Однако Лим как будто меня не видела. Взгляд ее был устремлен куда-то сквозь меня. Она все еще пребывала не здесь, и еще неизвестно было, как скоро она оправится. Судя по тому, что никто в деревне ее толком не знал, приводить ее в чувство предстояло мне.
Шок. Так на языке ментальных лекарей называлось это состояние. И, видимо, шок Лимирей был очень сильным.
Я осторожно взял ее ладонь. В ответ я почувствовал слабое пожатие. Хороший знак. По крайней мере, она меня слышит.
– Лим, ты помнишь, как мы встретились? – тихо спросил я с улыбкой.
Это и правда была интересная история. Теплые воспоминания сами собой облеклись в слова. Однако я следил за своей речью и не позволял себе упомянуть Николаса.
Я вспоминал, как мы гуляли по лесам, как она бросалась на моих обидчиков, как все время молча слушала меня, как учила читать и писать, как мы вместе проказничали… Может, хотя бы одно воспоминание пронесется у нее перед глазами, и она оживится.
Реагировать Лимирей начала лишь спустя несколько часов. Я чувствовал себя вымотанным, как никогда прежде. Мне хотелось помолчать. Но тишина рядом с Лимирей была тяжелой и гнетущей. Я чувствовал ее подавленное состояние, и невольно оно передавалось и мне.
Ожила она внезапно. Просто встала с места и направилась к выходу.
– Куда ты собралась? – спросил я, едва успев преградить ей дорогу. Она подняла на меня взгляд, но не ответила и попыталась проскользнуть на улицу. – Нет, Лимирей, так не пойдет! – запротестовал я. – Там сейчас ведут расследование. Тебя заберут в отделение и начнут допрашивать. Ты этого хочешь?
Она опустила голову, но осталась стоять на месте. Я осторожно взял ее за плечо и развернул в обратном направлении.
– Тебе надо поспать. Хотя бы немного, – произнес я, осторожно вернув Лимирей в комнату и усадив обратно на кровать. – Ложись. Потом мы вместе поужинаем… И начнем разбираться с этим делом. Мы обязательно найдем того, кто это сделал, слышишь меня?
Лимирей подняла взгляд. Ее черные глаза выражали такую боль, что у меня внутри все перевернулось. Но она нашла в себе силы кивнуть, и у меня немного отлегло от сердца.
– И не вздумай выбраться через окно, – строго сказал я. – Домовой за этим проследит. Если шарахнет, защищая дом, мало не покажется, – произнес я, не меняя интонацию.
– Сделаем, – деловито заверил из сумрака гостиной Сева.
Я уложил Лимирей, накрыл ее покрывалом и не отходил до тех пор, пока дыхание ее не стало ровным и размеренным.
Я провел рукой по ее волосам и вдруг почувствовал, как устал за эту ночь. Все-таки сеансы ментальной терапии сильно выматывают. И как только работают такие врачи? Это же умом тронуться можно, постоянно выслушивая о чужих проблемах!
Я оставил комнату для Лимирей, а сам прошел в гостиную и упал на деревянный диван с жестким матрасом. Но даже он сейчас мне показался удобным. Глаза закрылись сами собой, и я снова подумал о том, что этого всего можно было избежать, если бы я послушал голос интуиции, а не разума. Я виноват в том, что Лимирей лишилась своего последнего близкого человека. «Все могло быть по-другому… Что я наделал?..»
Проснулся я рано утром, но отнюдь не от того, что выспался. В дверь барабанили так, словно собирались ее выломать. Ругнувшись, я встал с дивана и пошел открывать, на ходу разминая спину.