Эвелин Фабиан
Ночь под обстрелом
— Спагетти готовы, я уже иду, — раздался из кухни веселый голос Мэригольд.
Внезапно за окном взвыла и стихла сирена воздушной тревоги, и ее тут же подхватили другие, с той стороны реки.
Мэригольд вошла в гостиную с подносом в руках.
— Если будет слишком шумно — спустимся вниз. А пока давай спокойно пообедаем, — с улыбкой сказала она, развязывая розовый в цветочек передник. Мэригольд была одета в свое любимое желтое ситцевое платье, которое так ему нравилось.
Через открытые окна на скатерть падали оранжевые лучи заката. Их квартира находилась на седьмом этаже в большом старом доме на набережной. Внизу серебрилась Темза, подернутая легкой осенней дымкой.
— Садись, дорогой, — сказала она. — И посмотри, что я приготовила. Правда, я становлюсь настоящей хозяйкой?
Но он не смотрел на дымящееся блюдо, которое она держала в руках. Он разглядывал волосы Мэригольд, такие мягкие и золотистые, и ее глаза, полные счастья и любви.
Ей было двадцать лет, и шел уже пятый месяц их супружества.
— Ну сядь, пожалуйста. И чего ты так уставился? Я что, перепачкала себе нос помадой?
— Нет, — ответил он, пододвигаясь ближе к столу. — Просто я люблю тебя, и мне нравится на тебя смотреть.
Неожиданно где-то рядом раздался оглушительный взрыв, и вслед за ним что-то с тяжелым грохотом рухнуло.
— Боже мой! — воскликнула Мэригольд, вскакивая со стула. — Это совсем уже близко!
И прежде чем он успел ответить, тишина снова разорвалась пронзительным визгом бомб, дом опять затрясло, и стекла зазвенели от удара волны.
— Быстрее вниз! — крикнул он.
Мэригольд послушно взяла сумочку. С тех пор, как начались бомбежки, она всегда была наготове. В сумочке лежали деньги, его письма к ней, фотографии, крем для лица, губная помада и обручальное кольцо.
Он взял свое пальто, фонарик, стащил с кроватей одеяла и вместе с женой заспешил вниз.
Спуск с седьмого этажа был для них делом довольно сложным — его больные ноги слушались плохо и не позволяли передвигаться с достаточной скоростью. Зато это избавило его от мобилизации и позволило наслаждаться семейным счастьем, когда все сверстники давно уже были на фронте.
С каждым новым взрывом стекла отчаянно дребезжали, и из всех дверей выскакивали перепуганные жильцы с одеялами и перинами в руках.
Убежище находилось в подвале. Это была большая комната с низким сводчатым потолком. Несколько крохотных окошек были заложены мешками с песком. Повсюду стояли шезлонги и раскладушки.
Упрямая пожилая леди, которая заявила, что никакой немецкий налет не заставит ее покинуть Лондон, была уже внизу, закутанная в просторный сиреневый халат. Вокруг нее лежали многочисленные свертки. В дальнем углу разместилась парочка стариков, любивших порассуждать о разных взрывах. Две известные певицы читали, лежа на своих раскладушках. В другом углу грузный штабной капитан раздраженно сражался с заевшей молнией спального мешка.
Свет от единственной лампочки под потолком был притушен чьим-то темным носовым платком.
Налет ожидался долгий и сильный. Мешки с песком приглушали звук взрывов, но стены здания продолжали угрожающе содрогаться. Никто не разговаривал. Прошли то времена, когда в убежище еще слышались шутки и смех. Две ночи назад разбомбили дом напротив, и команда саперов до сих пор вытаскивала из-под обломков погибших.
Наконец постель для Мэригольд была готова. Улыбаясь, он повернулся к ней, и она рассмеялась. Ее счастливый смех разнесся по убежищу, и сердитый штабной капитан с недовольным видом окинул их осуждающим взглядом. Он с тревогой прислушивался к шуму вновь приближающихся самолетов.
— Ты посмотри, какая я идиотка, — сказала она. — Я до сих пор держу в руках одеяло.
Мэригольд кинула его на раскладушку, и одеяло ярким пятном загорелось на сером фоне брезента. Наконец она улеглась, он заботливо накрыл ее сверху, а под голову вместо подушки положил свое свернутое пальто.
Никто не хотел спать, но все лежали тихо. Многие читали, либо делали вид, что читают. Где-то наверху надсадно рычали тяжелые самолеты, выли бомбы и зловеще ухали отдаленные взрывы. В убежище было сыро и холодно.
И вдруг в тишине подвала из коридора раздался громкий женский голос с сильным иностранным акцентом. Это было настолько же необычно, как если бы кто-то громко заговорил, например, в церкви.
— Спасибо вам. Я побуду здесь, пока все это не прекратится.
Дверь открылась, и в комнату вошла женщина. Ей указали на пустую раскладушку рядом с Мэригольд.