Что же касается состояния и обстановки «Каза Мартинес», это ее абсолютно не интересовало, и она была совершенно не намерена заставлять дона Фелипе менять там что-либо по ее прихоти. Все это было частью будущего. Оно совсем не привлекало Анжелу, и ее уже начинала возмущать сама мысль о нем.
К своему испугу, она поняла, что все в ее душе восставало против такого будущего.
Глава 5
Дон Фелипе, привез ее в бабушкин дом рано, как и подобает, они даже не остались на фейерверк, хотя, если бы ее спросили, Анжела ответила бы, что именно фейерверк ждала сегодня больше всего. Но сразу после довольно поспешного ухода миссис Раддок и ее друзей, которые вдруг вспомнили, что должны встретить еще каких-то знакомых, чтобы вместе смотреть фейерверк, Фелипе, казалось, потерял интерес к продолжению вечера. Даже не пытаясь притвориться, будто ему не наскучила ее компания, он объявил, что Анжела, должно быть, устала и хочет, чтобы он немедленно отвез ее домой.
В этот момент она поняла, что это — последняя капля. Ей пришлось терпеть общество его друзей — причем одна из них была женщина, которая весьма хорошо знала Фелипе и которой он открыто восхищался, — и полный крах своего приятно начинавшегося вечера. А жених даже не подумал извиниться ни за то, ни за другое.
По его молчанию по дороге домой — совсем не такому, как на пути в ресторан, — Анжела догадывалась, что все мысли Фелипе сейчас крутятся вокруг миссис Раддок и он строит планы, как лучше развлечь ее в «Каза Мартинес».
И еще ей было интересно, одобрит ли ее бабушка приглашения, которые он раздавал сегодня вечером.
У входа в дом Дон Фелипе вежливо пожелал ей спокойной ночи и приятных снов, почти рассеянно поцеловал ей руку, и, только когда Анжела почти отдернула ее, он внимательно посмотрел на девушку.
Ее освещал мягкий свет старинного светильника. В своем белом платье она казалась очень бледной от негодования. Глядя в сторону, Анжела с подчеркнутой вежливостью поблагодарила его:
— Было очень великодушно с вашей стороны уделить мне сегодня так много времени, сеньор. Это был в высшей степени занимательный вечер!
Она собиралась развернуться и уйти в дом, где в холле для нее оставили приглушенно горящий свет, но дон Фелипе удержал ее за руку.
— Быть может, ты пытаешься сообщить мне, что проведенный вечер тебе не понравился? — с удивлением спросил он.
Анжела подняла на него глаза, сверкающие холодом, как звезды в морозную ночь.
— А как вы думаете, сеньор? — мрачно ответила она. — С моей точки зрения, разве было что-нибудь, кроме самого ужина, про что я могу сказать, что мне это понравилось?
Он был потрясен:
— Но… но я думал…
— Вы думали, сеньор? Как часто вы думаете всерьез, когда дело касается меня? Я — полезное приложение к дому, раз уж вы решили отвести мне место в своем домашнем хозяйстве? Угощать меня можно мороженым, а в присутствии друзей можно обращаться ко мне косвенно, будто меня здесь и нет, и ни в коем случае не вмешивать в разговор. Я могу соглашаться или не соглашаться — если посмею, конечно! Но никаких своих мыслей у меня быть не должно, потому что даже в роли доньи Анжелы Мартинес пределы моего своеволия строго ограничены. Как вы думаете, сеньор, согласилась бы миссис Раддок играть такую роль в вашей жизни?
На минуту воцарилась полная тишина. Потом дон Фелипе запрокинул голову и громко расхохотался. Не было никаких сомнений в том, что он от души забавляется.
— Честное слово, малышка, ты можешь быть настоящей злючкой, если захочешь, а? — сказал он наконец и отпустил ее пальцы. Дон Фелипе протянул руку к ее подбородку и приподнял его, с высоты своего немалого роста он с интересом вгляделся в яростные глаза Анжелы. — У тебя есть характер, и это говорит о том, что твоя английская кровь не полностью подавила испанскую. К тому же у тебя есть определенное мнение о себе, несомненно развившееся в этой твоей швейцарской школе. Я постараюсь не забывать, что ты совсем не такая, какой кажешься на первый взгляд.
Анжела отдернула подбородок и сжала зубы. Дону Фелипе могло показаться, что она укусила бы его, если бы ей хватило смелости.
— К моей школе это не имеет никакого отношения, сеньор, — процедила девушка. — Думаю, просто от отца мне досталась семейная гордость!
— Ого! — воскликнул он, еще больше развеселившись. — Так это отцовский род виноват в протесте, да? А семья матери — семья доньи Миранды? Разве ими ты не гордишься?
— Горжусь, конечно, но это совсем другое!
— То есть ты хочешь сказать, что предпочитаешь, чтобы тебя считали англичанкой?