— Это следователь, — сказал Сергей, когда машина, описав крутую дугу, скрылся за больничными домиками, стоящими в некотором отдалении. — Узнал, но вида не подал…
— При исполнении служебных обязанностей, — сказал Спиридонов.
— Какие у него здесь обязанности? — спросил Бек.
— А как же, — угрюмо сверкнул глазами Сергей. — Удостовериться, что тот, кто был жив, теперь мертв… Это ведь тоже обязанность!
— Не только, — возразил Спиридонов. — По ране можно определить, с какого расстояния сделан выстрел. Если с близкого, на теле остается ожог, следы пороха… — Он принялся объяснять, как это бывает.
— А все-таки… Это ведь черт знает что, если вдуматься, — внезапно прорвало Карцева. — Пройти войну, фронт, иметь тысячу шансов погибнуть от мины, от бомбы, от шального осколка — и умереть вот так, от руки пьяной скотины… — Он длинно выругался. — Он ведь к тому же и пьян был, наверное, этот Ораз?..
Из морга вышел рыжеватый мужчина в белом халате, видимо, врач. Сидевшие на корточках поднялись ему навстречу. Врач протянул руку и пощелкал в воздухе пальцами. Ему тут же подставили пачку сигарет, зажженную спичку. Он жадно затянулся и кивнул в сторону морга, все это молча, и так же молча, с боязливой медлительностью, ожидавшие направились к ступеням, ведущим вниз. Врач остался один.
Заметив, что сигарета в руке у него погасла, Феликс подошел к нему.
— Вы кто? — спросил врач, вторично прикуривая. — Вы с ними?.. — и скосился на морг. Глаза у него были тусклые, под ними — серые, нездоровые мешки.
Все окружили врача. Постояли. Помолчали.
— Навылет? — спросил Сергей как бы невзначай.
Врач кивнул:
— В правое предсердие.
И тут же, словно убоясь, не слишком ли много им сказано, прибавил, взглянув на солнце и щурясь:
— Жарко сегодня.
Сергей хотел еще о чем-то спросить, когда в просвете между белыми, свежевыкрашенными известкой домиками мелькнула и притормозила черная «Волга». Врач нервно посмотрел в ее сторону. Отворилась дверца, чья-то рука поманила его. И он пошел, предварительно раздавив ногой сигарету, — вначале не торопясь, как бы подчеркивая собственное достоинство, а потом все быстрее, быстрее…
— Теперь они засуетились, — проворчал Сергей, выделив интонацией «теперь», и махнул рукой.
По дороге к гостинице свернули в чайную: несмотря на жару, всем хотелось есть.
На столиках громоздилась грязная посуда, тарелки с объедками, кружки из-под шубата.
— Каримы нет, — объяснила Зауреш Феликсу и при этом глубоко вздохнула всей расплывшейся под фартуком грудью.
Он не спросил, почему нет Каримы, почему нет и буфетчицы, почему на всю чайную осталась одна Зауреш, — все в этот день стягивалось в единый узел.
На площади перед чайной им встретился Сарсен. На нем была свежая, выутюженная рубашка, под мышкой — элегантная, на молниях, папка, из тех, какие вручают на разного рода конференциях. Здороваясь, он заглянул Феликсу в глаза, то есть Феликс лишь на мгновение поймал на себе его настороженный взгляд, и гладкое, белое лицо Сарсена в тот миг было таким, будто он шарил шестом, пытаясь определить скрытую водой глубину.
Впрочем, оно было сейчас отнюдь не такое гладкое, не такое белое, как тогда, у Жаика… Он пожал каждому руку долгим, протяжным пожатием, как это делают, сочувствуя друг другу в общей беде.
— Да, такое случилось у нас несчастье, — обратился он ко всем, но, казалось Феликсу, главным образом к нему. — Такое несчастье… — Он помолчал. — Не вовремя, не вовремя вы приехали… Было бы лучше в другой раз вам приехать… Лучше, — проговорил он с расстановкой, как бы выдавливая из себя и отделяя каждое слово. — Было бы лучше. — Он оглядел всех, снова задержавшись мельком на Феликсе. — Было бы лучше, — повторил он. — Понимаете сами… Так что если билеты… Я помогу. Завтра с утра самолет… Даже два.
Феликс пожал плечами, смешавшись от явного нажима, который слышался в голосе Сарсена.
— Мы об этом еще не думали… — пробормотал он. — Во всяком случае, я…
Он увидел, что Карцев снял свои дымчатые очки и раскручивает в руке за дужки, как маленькую пращу.
— Вы не стесняйтесь, — сказал Сарсен. — Я помогу…