Летчик, у трапа, махал ему рукой. «Вас зовут», — сказал Феликс. Сергей пожал ему руку и заспешил к самолету. Но, пробежав несколько шагов, вернулся. Мгновение или два они стояли, обнявшись.
— Я вас найду, когда вернусь, — сказал Сергей.
Феликс не спросил его — зачем.
Он смотрел, как Сергей бежал по летному полю, перебирая длинными, затянутыми в джинсы ногами, как поднимался по трапу, как за ним захлопнулась дверь, — и сердце его отчего-то сжималось.
Сергей был последним. Первым в то утро, на самом рассвете, уезжал Гронский. Он плохо переносил самолет, до областного центра ему с Ритой и Спиридоновым надо было колесить по степи на той же машине, которой они приехали сюда. Когда все вышли их проводить, она стояла перед гостиницей, лоснясь синим, отмытым, еще не подернутым пылью кузовом. Карцев, Бек и Сергей вынесли чемоданы, помогли составить в багажник. Рита суетилась, боясь что-нибудь забыть. На ней было пестрое, в мелких цветочках, платье, то самое, в котором Феликс увидел ее первый раз в чайной.
Городок спал, даже скотину еще не выгоняли в стадо. Феликс и Гронский стояли в сторонке, чтобы не мешать выносить и укладывать вещи. Гипнотизер был, как всегда, облачен в свежайшую белую рубашку, но лицо его выглядело помятым, серым. Глаза в розовых прожилках равнодушно и хмуро скользили по дороге, по видневшейся невдалеке площади с карагачом, темневшим раскидистой кроной у Дома культуры…
Феликс напомнил об их разговоре и повторил обещание сделать все, что сумеет.
— Вы о моей просьбе?.. Забудьте о ней, — вздохнул Гронский. И помолчал. — В этом мире нет ничего, кроме иллюзий. Но почти не осталось людей, которые способны в них верить. Этот ваш статистик — исключение… — Он кивнул на дома с наглухо затворенными ставнями, тянувшиеся вдоль улицы. — Им не нужны иллюзии. «Мунай-журай… Журай-мунай…» — как это там?.. Вот все, что им нужно…
В голосе у него не было злости, одна усталость.
Феликс не стал спорить. Он знал, что такое путь в двести пятьдесят километров в раскаленной от солнца «Волге», и жалел старика.
Рита на прощанье чмокнула Феликса в губы. Спиридонов перецеловался со всеми и, садясь в машину, потряс над головой сцепленными — ладонь в ладонь — руками. Он потрясал ими, высунув из окна, пока «Волга» не скрылась за поворотом.
Карцев тоже уезжал «своим ходом», только в противоположную сторону. В полутораста километрах отсюда тянули ветку железной дороги, строили станцию, еще несколько объектов, которые Карцев должен был посетить в порядке стройнадзора. На станции — теперь уже там — его должен был ждать вертолет, а до нее он решил добраться самостоятельно, чтобы в пути «побыть наедине со степью», как он туманно выразился. Впрочем, Феликс его понял…
Они простились спустя полчаса после того, как уехал Гронский.
— Карцев, — сказал Феликс, задерживая его сильную волосатую руку в своей, — здесь должен быть хороший город… Хороший… Вы понимаете, Карцев?..
Они стояли возле машины, Бек рылся в багажнике, Вера ему помогала.
Карцев руки не отнял, но вдруг обиделся:
— Чего вы ко мне вяжетесь?.. Я ведь не Ле Корбюзье, как, вам известно. — Он прищурился. — Нет, не Ле Корбюзье, да и вы — не Лев Толстой!.. И я не требую…
— А вы требуйте, — сказал Феликс, смеясь. — Требуйте!.. Это все, что мы в силах друг для друга сделать.
— Ладно, — сказал Карцев, остывая. — Черт с вами. Возможно, вы правы… Тогда напишите свой роман. Хороший, честный роман, без слюней. Роман или повесть…
— Скорее повесть.
— Ну, повесть. Хорошую, честную повесть… Хоть вы и не Лев Толстой, черт вас подери!
Он ткнул кулаком Феликса в бок, под ребро, и полез в кабину.
Вера перед отъездом аккуратно записала в блокнотик названия всех выходивших у Феликса книг. Бек протянул ему сложенный вдвое листок — копию петроглифа, снятую им в Карадон-Ате. При этом он извинился за несовершенство — то ли самой копии, то ли рисунка, сделанного по меньшей мере три тысячи лет назад… На нем был изображен человечек с огромной круглой головой, утыканной поперек окружности короткими черточками («Солярное божество», — пояснил Бек). Человечек стоял в торжествующей позе, упираясь тонкими ножками в тушу черного быка, простертого на земле. Рога, уходящие вверх мощными дугами, были каждый размером с победителя…