Об этом рисунке Феликс и думал, ожидая, когда Кенжек вернется из диспетчерской. С Айгуль и Жаиком он попрощался накануне, чтобы не тревожить их с утра. В душе он все же не был уверен, что они оба не появятся в последний момент… Они не появились. Да так оно было и лучше… Жаик прислал за ним и Сергеем Кенжека, чтобы тот подбросил их в аэропорт; что им было еще нужно?..
Несмотря на ясное небо, самолет почему-то задерживался. Впрочем, лету до областного города было ровно тридцать минут, и там до пересадки на ИЛ-62 оставалось часа четыре, Феликс знал, что все равно успеет. Он курил, размышляя о петроглифе, который из доисторических сумерок, из неолита или бронзы до наших, выходит, дней донес упрямую, наивную, детскую веру — в человека, в победу добра над злом… Он думал о петроглифе, больше ни о чем старался не думать. Он курил, смотрел на пустынное, каменистое летное поле и думал что копию эту повесит у себя над столом, и она будет напоминать ему о многом — о Беке, о Карадон-Ате, о ночи ляйлят аль-кадр… И еще бог знает о чем. Завет далекого предка оптимиста и философа в звериной шкуре… А рядом с машинкой будет стоять та самая раковина иноцерамуса, которую он увидел, набитую окурками, на пятой буровой. Самсонов напоследок всучил ему эту раковину, заметив, как Феликс ее рассматривал…
Феликс думал об этом, только об этом, больше ни о чем старался он сейчас не думать, то есть думал о петроглифе, об иноцерамусе, о чем-то таком, когда вернулся Кенжек и сообщил, что самолет вылетел и вот-вот прибудет.
— Так что, — сказал Кенжек, — все о’ кей.
— Спасибо, — сказал Феликс. — Теперь вы можете ехать. — Ему вдруг в самом деле захотелось, чтоб он уехал. — Спасибо, Кенжек, за все, и не забудьте передать привет Жаке.
— Передам.
— И Айгуль, ей тоже.
— Передам, передам…
Феликс поднялся, чтобы пожать на прощание руку Кенжеку и проводить его к «рафику».
Но Кенжек, приложив козырьком ладонь ко лбу, что-то выглядывал в небе. Феликс тоже посмотрел в том направлении, но ничего не увидел.
— Нет, — Кенжек опустил руку, — показалось…
Настаивать дальше, чтобы он ушел, было невежливо.
Они помолчали.
— Значит, уезжаем, — произнес Кенжек без всякого выражения и поддел носком камешек, лежавший перед ним. Камешек отлетел, ударился о стену и рикошетом вернулся почти точно на прежнее место.
— Значит, уезжаем…
Так говорят, когда говорить не о чем или, напротив, когда нужно сказать безнадежно много.
— Значит уезжаем, — в третий раз повторил он все тем же бесцветным, без всякого выражения голосом. И тем же голосом произнес: — Тут такие дела… Темирова убили.
— Я знаю, — сказал Феликс. — Ораз…
Он удивился: к чему об этом заговорил Кенжек?.. Но ему вдруг захотелось присесть. Он опустился на выступ стены, где сидел раньше.
— Летит, — Кенжек снова приставил руку козырьком.
Теперь и Феликс заметил в небе, и не очень высоко, черную, с муху, точку.
— Скоро сядет, — сказал Кенжек. И опустился рядом с Феликсом.
— Ораз, — повторил Феликс, чтобы вернуться к оборванному разговору. — Я знаю…
— Все знают и не знают. — Кенжек посмотрел Феликсу в глаза. — Все думают, Казеке ружье задел, вот оно и выстрелило… А Казеке от Ораза в пяти метрах стоял, как он мог задеть?..
Глаза у Кенжека загорелись.
— В пяти метрах!.. — повторил он.
— Подождите, — остановил его Феликс, — подождите, Кенжек. Откуда вы взяли, что в пяти метрах? Откуда у вас такие сведения?..
Он вспомнил — там, в кают-компании — Спиридонова и Сергея…
— Ну, пускай не в пяти, — сказал Кенжек, — пускай в четырех. Бердибек видел…
— Бердибек?.. — переспросил Феликс. — Какой Бердибек?.. — Он это имя слышал впервые.
— Бердибек, — повторил Кенжек. — Мой дружок. Сын Рымкеш, которая в гостинице… Он там был. Он шофером…
Да, да, припомнилось Феликсу, сын Рымкеш… Шофером… Перед ним всплыло заплаканное лицо Рымкеш. Говорили, он действительно был там…
Феликс поднялся, постоял и снова сел.
— Кенжек, — сказал он, — вы понимаете, что это значит?.. Если это правда?..